Сочинения Иосифа Бродского. Том IV

Возле печки ветер сыплет в синеватый
четырехугольник белоснежной ватой
и жилец дыханьем согревает теплым
бледные соцветья что прилипли к стеклам

Абрис пианино книги по соседству

в сумраке маячит как руины сердцу
милые по детским радостям и страхам
как звезда над топью вырубкою шляхом

Нету у поэта кошки а снаружи

вопли и стенанья искры что не хуже
чем глаза кошачьи это просто ветер
тормоша деревья убивает вечер

Ох уже декабрь но жильцу об этом

думать неохота в комнате как летом
в парнике уютно и тепло в избытке
и щебечет чайник на электроплитке

О любви ведущий странные беседы

что печальны словно старые корсеты
мастер фейерверков и носитель масок
он хранитель наших уцелевших сказок

Бережный садовник красоты растущей

сетку параллелей как светило ткущий
соискатель кладов дарящих блаженством
листопад он может вызвать легким жестом

Он рождает весны над лугами девства

всех исповеданий он апостол с детства
ловит как капустниц снегопад облаток
и в любовной битве не покажет пяток

Знающий о смерти понаслышке только

он дрожит не видя в прочих войнах толка
ах декабрь суббота ночь и снег на сучьях
есть чего бояться зная жизни сущность

Сумерки он любит стол и лист бумаги

любит встать шатаясь точно выпил браги
участь мира в этот миг ему известна
да забыл он то что нынче ночь Сильвестра

Ночь Сильвестра гомон хаос лиц осколки

глаз что прочитали календарь до корки
пропасти гортаней в себя водку льющих
чтоб забыть на время натиск дней грядущих

Ночь Сильвестра рюмок фейерверка хаос

старики в подвалах винных чертыхаясь
кельнерам талдычат каждый свою повесть
в этом ненадолго бардам уподобясь

Чудом избежавши этой кобры пылкой

он проводит время тет-а-тет с бутылкой
и о жизни грезит он неприхотливой
и скорее долгой нежели счастливой

Он ее впивает в златоцветах горбясь

жизнь бальзам целебный из цветов чья гордость
яркость и величье первые причины
их равно слепящих жизни и кончины

Вещи повествуют своей речью внятной

о согласьи райском луч в вино закатный
превращает воду в поднятом стакане
как Христос на свадьбе в Галилейской Кане

Ах вещей подобных масса повсеместно

и жильцу об этом за столом известно
большей окружаем он волшебной мощью
нежели сегодня сильвестровской ночью

Как весны знамена расцветает иней

уходя корнями в заоконный синий
сумрак и сидит он за столом недвижен
высаженной рамой горизонт приближен

Он сидит ладонью пресс-папье касаясь

в виде кисти женской только у красавиц
пальцы столь пресны и холодны бывают
и глаза он тотчас в страхе закрывает

Что это монета золотая либо

впаянная в льдину маленькая рыба
кровь которой с каждым мигом холоднее
и рука поэта замерла над нею

Что это за гостья даже пол не скрипнул

при ее приходе призрачном и скрытном
проскользнула пухом над его порогом
он слегка испуган и почти растроган

Ровного овала пальцы без колечка

как ладонь далекой выдуманной вечно
снящейся любимой что являя милость
руку протянула но не появилась

Робок он и в этой робости немеет

он ладони этой целовать не смеет
чистотой своею леденящей твердой
и прекрасной точно принадлежность мертвой

Впрочем в этой смерти и его заслуга

просто под влияньем сумрака недуга
на столе сгустился у его ладоней
в хладную туманность мир потусторонний

Что руке здесь этой надобно не худо

знать бы протянулась для чего откуда
в комнату где было так ему удобно
и куда отсюда увести способна

Что там в этих пальцах то ль письмо в конверте

то ли телеграмма то ли весть о смерти
то ли грозной тучи над волною абрис
и его откуда ей известен адрес

Что ей в ночь Сильвестра от поэта надо

мать отца сестренку любящего взгляда
он не поднимает машинальным жестом
в страхе осеняет знамением крестным

И схватив внезапно руку что белеет

бросить ее хочет но от страха млеет
слаб он для порывов и теперь надолго
замирает в кресле крестится и только

Ах зачем приходишь смерть к поэту в гости

в тот момент когда он открестился вовсе
от тебя и детства налил в чашку давишь
для чего на пальцы что коснулись клавиш

Ах зачем так рано ты пришла за мною

месяц не уходит прочь не став луною
обожаю звездный в небосводе хаос
и твоих враждебных пустырей пугаюсь

Я люблю всю живность даже червь мне дорог

впрочем лишь на грядках вечером с которых
гусениц улиток мокрых собирая
мать с «летучей мышью» бродит у сарая

Громыхает чайник и потухшим взглядом

как у морфиниста что отравлен ядом
безрассудных мыслей собственных невольник
смотрит в темно-синий четырехугольник

Смешанный со звуком и подобный звуку

свет оттуда льется на девичью руку
и вскочив внезапно о печную вьюшку
разбивает эту наш герой игрушку

И валясь на койку бьется как в падучей

и стучит зубами ощущая жгучий
ужас перед мраком что подобно платью
все его кошмары облекает плотью

А снаружи пышный гомон новогодний

гул взаимных здравиц ночь и хоровод в ней
молча закрывает наш герой как рану
с каждым новым вздохом умирая раму.