Сочинения Иосифа Бродского. Том V

Появившись сразу после «We must love one another or die» (Мы должны любить друг друга или умереть), эта строка приобретает особенно личный характер и осуществляет прыжок с уровня рационального к полной обнаженности эмоций — в область откровений. Собственно говоря, «Мы должны любить друг друга или умереть» — это конец дороги разума. После этого остается только молитва, и «Беззащитный под ночным небом» возвышается до нее тонально, пусть еще не словесно. И, словно чувствуя, что стих может выйти из-под контроля, что голос задрожит и сорвется на вой, поэт осаживает себя строкой «Our world in stupor lies» (Наш мир лежит в оцепенении).

Но как бы ни старался поэт понизить голос в этой и следующих четырех строках, магнетизм фразы «We must love one another or die» усиливается чуть ли не против его воли строкой «Defenceless under the night» и не исчезает. Наоборот, он проникает сквозь защитные заслоны с той же скоростью, с какой автор их воздвигает.

Магнетизм этот, как мы знаем, духовного порядка, то есть окрашен чувством бесконечного; а такие слова, как «everywhere» (повсюду), «light» (свет), «just» (праведники), благодаря своему общему характеру непроизвольно вторят ему, несмотря на ослабляющие определения «dotted» (точечные) и «ironic» (иронические). И, когда поэт почти уже укротил свой голос, этот магнетизм прорывается с полной лирической силой в стихах, звучащих как нечто среднее между просьбой и молитвой:

May I, composed like them / Я, как и все, порождение
Of Eros and of dust, / Эроса и земли,
Beleaguered by the same / В отчаяньи всеотрицания, —
Negation and despair, / О если бы я сумел
Show an affirming flame. / Вспыхнуть огнем утверждения!

Здесь мы имеем, помимо всего прочего, автопортрет, вырастающий в определение вида. И определение это, надо сказать, идет в большей степени от зачина «May I» (Да будет дано мне), нежели от точности следующих трех строк. Другими словами, здесь перед нами истина, выливающаяся в лиризм, а вернее, лиризм, становящийся истиной; перед нами молящийся стоик. Может быть, это еще и не определение вида, но это, несомненно, его цель.

Во всяком случае, это — направление, в котором двигался поэт. Вы, конечно, можете счесть, что финал стихотворения отдает святошеством, и спросить, кто такие «Праведники» (the Just) — легендарные тридцать шесть[159] или кто-то конкретно; или как выглядит «огонь утверждения» (affirming flame). Но вы ведь не вскрываете птицу, чтобы выяснить происхождение ее песни; вскрывать следовало бы ваше ухо. В обоих случаях, однако, вы уклонились бы от выбора: «Мы должны любить друг друга или умереть», а я не думаю, что это можно себе позволить.

1984