Сочинения Иосифа Бродского. Том V

Хотя итальянский режим был гораздо менее кровожадным по отношению к искусству, чем его русский и немецкий аналоги, чувство его несовместимости с традициями итальянской культуры было гораздо более очевидным и непереносимым, чем в этих странах. Это почти правило: для того, чтобы выжить под тоталитарным давлением, искусство должно выработать плотность, прямо пропорциональную величине этого давления. История итальянской культуры предоставила часть требуемой субстанции; остальная работа выпала на долю герметиков, хотя само название едва ли это предполагало. Что могло быть отвратительнее для тех, кто подчеркивал литературный аскетизм, сжатость языка, установку на слово и его аллитерационные возможности, на звук, а не на значение и т. п., чем пропагандистское многословие или спонсированные государством разновидности футуризма?

Монтале имеет репутацию наиболее трудного поэта этой школы, и он, конечно, более трудный в том смысле, что он сложнее, чем Унгаретти или Сальваторе Квазимодо. Но несмотря на все обертоны, недоговоренности, смешение ассоциаций или намеков на ассоциации в его произведениях, их скрытые ссылки, замену микроскопических деталей общими утверждениями, эллиптическую речь и т. д., именно он написал «La primavera hitleriana» («Гитлеровская весна»), которая начинается так:

Густое белое облако бешеных бабочек
окружает тусклые фонари, вьется над парапетами,
кроет саваном землю, и этот саван, как сахар,
скрипит под ногами...

Этот образ ноги, давящей мертвых бабочек, как рассыпанный сахар, передает такую равнодушную, невозмутимую смущенность и ужас, что, когда примерно через четырнадцать строк он говорит:

...а вода размывать продолжает берега,
и больше нет невиновных[64], —

это звучит как лирика. Немногое в этих строчках напоминает герметизм — этот аскетический вариант символизма. Действительность требовала более основательного отклика, и Вторая мировая война принесла с собой «дегерметизацию». Однако ярлык герметика приклеился к Монтале, и с тех пор он считается «темным» поэтом. Всякий раз, когда слышишь о неясности, время остановиться и задуматься над нашим представлением о ясности, ибо обычно оно основано на том, что уже известно, или больше нравится, или, на худой конец, припоминается. В этом смысле, чем темнее, тем лучше. И в этом же смысле «темная» поэзия Монтале продолжает защищать культуру, на сей раз от гораздо более вездесущего врага:

Сегодняшний человек унаследовал нервную систему, которая не может сопротивляться современным условиям жизни. Ожидая, когда родится завтрашний человек, человек сегодняшний реагирует на изменившиеся условия не тем, что он встает с ними вровень, и не попытками противостоять их ударам, но превращением в массу.

Это отрывок из книги «Поэт в наше время» — собрания прозы Монтале, которую он сам называет «коллажем заметок». Эти отрывки подобраны из эссе, рецензий, интервью и т. д., опубликованных в разное время и в разных местах. Важность этой книги выходит далеко за простое приоткрывание еще какой-то стороны пути поэта, если она вообще это делает. Монтале, по-видимому, меньше всего озабочен тем, чтобы раскрыть внутренние ходы своей мысли, не говоря уже о «секретах мастерства». Частный человек, он предпочитает делать предметом своего рассмотрения общественную жизнь, а не наоборот. «Поэт в наше время» — книга, посвященная результатам такого рассмотрения, и акцент в ней сделан на «наше время», а не на «поэт».

Как отсутствие хронологии, так и суровая прозрачность языка этих отрывков придают этой книге характер диагноза или приговора. Пациентом или обвиняемым является цивилизация, которая «полагает, что идет, в то время как фактически ее тащит лента конвейера», но, поскольку поэт сознает, что он сам плоть от плоти этой цивилизации, ни исцеление, ни оправдание не предполагаются. «Поэт в наше время» — в сущности, обескураженный, несколько брезгливый завет человека, у которого, по-видимому, нет наследников, кроме «гипотетического стереофонического человека будущего, неспособного даже думать о собственной судьбе». Это своеобразное видение, безусловно, представляется устарелым в нашем поголовно озвученном настоящем и выдает то обстоятельство, что говорит европеец. Однако трудно решить, которое из видений Монтале более устрашающее — это или следующее, из его «Piccolo Testamento»[65], стихотворения, которое вполне сравнимо со «Вторым пришествием» Йейтса[66]: