Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Как выход Е. Бакунина предлагает писателям два практических пути: - путь поисков компромисса между творческой свободой и удовлетворением требований читательской массы и путь чистой коммерции. «Автор, - пишет она, - больше не может рассчитывать, что за книгой придут в магазин, книга должна сама прийти к читателю в дом... Всякий товар сбывается теперь путем представительства. Авторы должны проявить активность и сами свои книги распространять...» Неизвестно, спасут ли положение меры, которая предлагает Е. Бакунина. Пока ясно одно: - литературная жизнь, так буйно расцветшая в Париже, близится к упадку. Если обнищание пойдет дальше, начнется бегство из Парижа в зарубежную «провинцию». И столкновение с этой «провинцией» эмигрантской столицы Парижа становится неизбежным. Первая встреча двух «климатов», столичного и провинциального, состоялась в Варшаве в «Мече» (журнале) и выразилась именно в форме столкновения, конфликта. Таким образом, «Меч» стал событием. Недаром в тех же корреспонденциях «Нови» о нем говорится в трех письмах: - из Парижа, Праги и Варшавы.

В настоящее время в «провинции» наиболее активным является как раз Ревель. После же перехода к «Цеху поэтов» сборников «Нови» ревельцы стали, кажется, и наиболее независимым литературным объединением в зарубежьи. Впрочем, «независимостью» своею «Цех» злоупотребляет, и не в свою пользу. Он слишком замкнулся в своем кругу, почему «Новь» не может всё еще освободиться от налета провинциальности (на этот раз без кавычек).

Среди цеховиков заметно выделяются три имени, это: К. Гершельман[310], Юрий Иваск и П. Иртель. В последней книжке «Нови» К.Гершельман напечатал фантастический рассказ «Вторая Коробка». Проза его интереснее стихов, хотя и грешит неустойчивостью стиля. Свой «фантастический», вернее, философский рассказ он облек в форму «утопий» (после Уэльса утопия стала чуть ли не родом литературного произведения) и тем уменьшил его удельный вес. Юрий Иваск, обративший на себя внимание в прошлом сборнике критическими исследованиями творчества М. Цветаевой и А. Белого, здесь дал философские заметки стиля «Уединенного» - «Провинциальные записки». Отрывочные мысли связаны общею темой, эпиграфом - строчка Цветаевой: «Взмыв - выдышаться в смерть!» Здесь автор опять-таки свободнее и самобытнее, чем в своих стихотворных опытах. Местами он достигает истинно розановского пафоса. Рассказ П. Иртеля «Старичок» выдержан отчасти в ремизовской традиции. В № 7 «Нови», как и предыдущем сборнике, много стихов. Стихи цеховиков идут по линии освоения поэзии М. Цветаевой и резко отличаются от «беспредметной» лирики «парижа». Так же как у пражских поэтов, у ревельцев есть стремление вернуть стихам право на современные темы. Отсюда, как эксперимент, нарочитая грубость у некоторых из них.

Наибольшей поэтической культурой среди цеховиков обладает Ю. Иваск. Стихотворение его «Вторая смерть» тематически связано с двумя другими произведениями в сборнике: его же «Провинциальными записками» и рассказом К. Гершельмана. И в этой теме, в том, как ревельцы задумываются над смертью, лучше всего сказывается их здоровое приятие мира - эта мужественная готовность «взмыв - выдышаться в смерть».

Меч, 1935, № 3, 20 января, стр.6.

Пушкин в переводе Вл. Слободника

На последнем собрании «Домика в Коломне» польский поэт Вл. Слободник прочел свои переводы, еще нигде им не опубликованные, «Домика в Коломне» и «Моцарта и Сальери». Оба произведения переведены на польский Вл. Слободником впервые. До сих пор главное внимание польских переводчиков привлекали лирические произведения Пушкина и его исторические поэмы.

Вступительная «формальная» часть «Домика в Коломне», равно как и само повествование из быта старинного Петербурга представляют немалые трудности для перевода. Не менее труден и лаконический белый пятистопный ямб «Моцарта и Сальери». Тем не менее Вл. Слободник выполнил поставленную им перед собою задачу, не видя иной награды за свой труд, кроме удовлетворения мастера, преодолевающего трудности своим мастерством.

К переводу «Домика в Коломне» Вл. Слободник подошел формально. Перевел октавами, взяв за образец октаву Словацкого, 11-слоговым силлабическим размером, вполне соответствующим пятистопному ямбу оригинала. Цезуру он дал так же, как и Пушкин, после 4 и 5 слога, считая от начала строчки, а некоторые строки вовсе лишил цезуры, как это встречается и в «Домике в Коломне». Две октавы XXI и XXXII, которые у Пушкина не оканчиваются точкой, Вл. Слободник тоже соединил предложениями со следующими за ними октавами. Лишь в одном случае переводчик допустил вольность: пятидесятая октава у Пушкина имеет семь строчек. Вл. Слободник присочинил недостающую восьмую строчку. Не знаю, была ли в том необходимость, тем более что строчка эта переводчику не удалась. У него получилось, что Мавруша с намыленною щекой скачет через упавшую в обморок хозяйку «Вдовью честь обидя, быстрее, чем стремительный ручей» –

szybcej niż wartka, rozpędzona struga.