Сочинения в 2-х томах. Том 2

Альберт. Стало быть, воображение помогает сопряженному с ним уму?

Кардинал. Несомненно, понимающий человек черпает созерцание нетленных вещей из образов, которые подсказывает воображение, и недаром изощренное воображение скорее приходит на помощь размышляющему и ищущему истину. Если бы наш ум, чтобы прийти к превосходящей воображение истине, единственной цели его искания, не нуждался в помощи воображения, примерно как прыгун через канаву нуждается в помощи шеста, ум не был бы в нас сопряжен с воображением. Но здесь пусть об этом будет достаточно сказанного.

Альберт. Это, кажется, ты подробнее писал в другом месте[356]. Тогда вернемся к описанию кругов нашей игры, и скажи, остаются ли тут еще какие тайны.

Кардинал. Столько, что нельзя как следует рассказать. В самом деле, как говорилось об иерархических порядках добрых духов, так и в отношении злых духов-отступников и их падения созерцатель может обнаружить многое, потому что из каждого порядка и хора падали некоторые, преступив [волю Бога]; падение их есть провал от достоверности знания в неопределенность. Как-то можно добраться и до различий небес, ведь некоторые святые принимали, что есть видимое небо, умопостигаемое (intelligibile) небо и умное небо (intellectuale), а в каждом троякое различие, так что девятка небес завершается в десятке, где Бог восседает на троне над херувимами[357].

Альберт. Ясно, что числу присуще различать и что десяткой охватывается всякое число и различение. Но исчисляемые и различаемые человеком вещи от этого различения имеют ведь не бытие, а только различенность: если бы они не существовали, как их можно было бы различать? Мне поэтому кажется прекрасным занятием рассмотрение того, что различительная сила следует за бытийной (essentiativa). Пожалуйста, скажи еще об этом.

Кардинал. Коснусь кое-чего, подчиняясь твоему благородному желанию. Эта различительная сила называется в нас разумной душой; поистине, она различает благодаря рассуждению (рассуждение есть некий расчет и исчисление): хоть душа схватывает зримое зрением, слышимое слухом и вообще ощущаемое чувствами, но различает она только своим рассудком. В самом деле, слыша поющие голоса, мы улавливаем звуки слухом, но их различия и согласия измеряем разумом; у животных мы той же способности не находим, они не обладают исчисляющей и соразмеряющей силой и потому неспособны к музыкальной науке, хотя наравне с нами улавливают чувством звуки и испытывают наслаждение от согласного пения. Итак, наша душа справедливо называется разумной как рассуждающая, иди исчисляющая, то есть различающая и соразмеряющая, сила, в себе самой свертывающая все, без чего невозможно совершенное различение. Когда движимый ощущением слух испытывает наслаждение от прекрасного гармонического созвучия и обнаруживает основание этого созвучия внутри себя в числовой соразмерности, то он с помощью числа изобретает науку рассуждения о музыкальных созвучиях, и душа предстает живой единицей этого числа, началом, которое свертывает в самом себе всякое различительное число и из самого себя развертывает число, словно живая искра различительного света, сама разгорающаяся в том, что она хочет различать, и сама уходящая от того, чего она не хочет знать, — скажем, она обращает чувственное видение к тому из видимого, что хочет видеть, и уводит от того, что отвергает.

Альберт. Об этом я и хотел услышать. Но раньше ты назвал Бога единством, а теперь называешь единством душу; скажи, как мне это понимать.