Если даже апостол Павел, восхищенный до третьего неба, все еще не постиг Непостижимого, то и никто никогда не насытится созерцанием его, превышающего всякое постижение, и всегда останется возможность понимать его лучше и лучше.
Петр.
Что обдумываешь?
Кардинал.
Верно.
Петр.
Я к тебе с вопросом, а ты надо мной смеешься; говорю, «что ты обдумываешь?», а ты отвечаешь, «верно», когда я ничего не утверждаю, а только спрашиваю!
Кардинал.
Сказав, «что обдумываешь», ты сказал истину: я думаю о что. Всякий ищущий ищет что;ведь если бы он не искал ни нечто, ни что, то не было бы и никакого искания. Вот и я, подобно всем искателям, ищу что, очень желая знать, что такое само по себе что, или чтойность, которую все с великими усилиями ищут.
Петр.
Можно ли, по-твоему, ее найти?
Кардинал.
Но как же нет? Не напрасен порыв, ведущий всех искателей[557].
Петр.
Если до сих пор никто эту чтойность не нашел[558], что ты пытаешься пойти дальше всех?
Кардинал.
Многие, думаю, и поняли ее, и завещали это понимание в своих сочинениях. Если бы чтойность, которую всегда искали, ищут и будут искать, была совершенно неизвестной, то невозможно было бы и искать, ведь тогда, даже найдя ее, все равно нельзя было бы знать, что нашли. Недаром один из мудрых сказал, что все ее видят, хотя издалека. Уже много лет я понимал, что ее надо искать над всякой способностью познания, раньше всякого изменения и противоположения. Самосущая чтойность, видел я, есть неизменная субстанциальность всех субстанций, а потому она неразмножима, неповторима, не меняется в каждой новой и новой сущности, оставаясь ипостасью их всех. Позднее я был вынужден признать, что эта ипостась, или субстанциальность, вещей может быть, а поскольку может быть, то не может быть без самой но себе возможности (posse), — ведь как ей мочь без возможности? Так что сама по себе возможность, без которой ничто ничего не может, есть то субстанциальнейшее, что только может быть, и значит, она и есть искомое что, или чтойность. Без нее ничего не может быть, Этой мыслью я и занимался все праздники с громадным увлечением.
Петр.
Да, без возможности ничто невозможно, и я понимаю, что ты прав; без чтойности, конечно, тоже нет ничего, так что возможность явно можно называть чтойностью. Но странно: ведь ты и раньше много ужо говорил о возможности-бытии и в одноименном диалоге ее излагал — разве там не сказано все с достаточной ясностью?
Кардинал.
Ты убедишься ниже, что сама по себе возможность, мощнее, изначальнее и выше которой не может быть ничего, намного удачнее именует то, без чего не может быть ни жизни, ни понимания, чем возможность-бытие или какое бы то ни было другое имя: если только вообще его можно именовать, сама по себе возможность, совершеннее которой ничего не может быть, будет ему все-таки лучшим обозначением, и я не думаю, что мыслимо другое, более ясное, более истинное или более простое (facilius) имя.
Петр.
Как же простое, когда, надо думать, нет ничего труднее вещи, которую всегда ищут, но вполне так никогда и не нашли!
Кардинал.
Истина чем ярче, тем проще. Когда-то я думал, что ее легче отыскать во мраке... Велика сила истины. В ней ослепительно сияет сама по себе возможность, «возглашая на площадях», как ты читал в книжке о простеце[559]; с поистине ослепляющей ясностью она повсюду легко дает себя найти. Какой мальчик или подросток не знает самого по себе могу (posse), когда каждый скажет, что может есть, бегать, говорить? И никто из обладающих умом не настолько туп, чтобы не знать без всякого учителя, что есть только то, что может быть, и что без могу ничто никак не может ни существовать, ни чем-то обладать, ни действовать, ни претерпевать. Если спросить любого подростка, может ли он поднять камень, и он ответит: «могу», а потом спросить, может ли он это без могу, то он даже не ответит, что «нет, ни в коем случае», сочтя вопрос абсурдным и излишним: кто, будучи в здравом уме, усомнится, что ни сделать ничего нельзя, ни сделаться ничто не может без возможности? Всякое могущее с такой необходимостью предполагает саму по себе возможность, что совершенно ничего не может быть без этой предпосылки: если мы хоть что-то можем знать, мы во всяком случае ничего не можем знать лучше возможности; если что-то бывает легким, никогда нет ничего легче могу; если что-то может быть достоверным, ничего нет достовернее могу; равным образом ничего не может быть первее, сильнее, прочнее, субстанциальнее и так далее обо всем. Наоборот, то, что лишено самой по себе возможности, не может быть ни благим, ни каким бы то ни было еще.
Петр.
Не вижу ничего более достоверного и думаю, что не понять истинность этого нельзя.