Сочинения в 2-х томах. Том 2

Кардинал. Мы читаем, что некоторые благодаря дару языков от Святого Духа получали внезапно это искусство, присущее Слову, так что из незнающих они внезапно стали знающими разные языки. И эта способность была не чем иным, как причастностью к искусству божественного Слова[212]. Их знание, правда, было всего лишь человеческим, но приобретено оно было сверхчеловеческим образом — по внезапному вдохновению. Другие получили способность не только говорить, но и учить. Третьи творили чудеса[213]. Все это не подлежит сомнению. Ибо те, которые веровали, с самого начала вместе с живою верой обрели такой дух, чтобы не сомневаться в величии силы, которою обладает вера. И так должно было быть, чтобы вера утвердилась, но не теперь, после принятия веры,-чтобы она не просила знамений, но была чистой и простой. Этот дух, хотя он и был воспринят верующими не в полной мере, есть все же причастник духа Христова, вселяющий в нас уверенность, что, когда поселится в нас дух Христов в его полноте, достигнем мы предела блаженства, то есть всемогущества Слова Божия, а значит, познания нашего сотворения[214]. Высшее блаженство, которое есть духовное созерцание (visio intellectualis) самого Всемогущего[215], есть исполнение того нашего желания, благодаря которому мы все хотим знать; пока, следовательно, не достигнем мы знания Божия, которым он создал мир, дух не успокаивается. Ибо оно всегда будет оставаться знанием знаний, пока дух его не постигнет. И это знание есть познание Слова Божия, так как Слово Божие есть понятие самого себя и мира: кто не достиг этого понятия, тот не достигнет и знания Бога и не познает самого себя. Ведь он не может познать себя, созданного причиной, раз он не знает причины. Поэтому такой ум, не имея возможности все познать, будет духовно во мраке смерти томиться в вечном недоумении[216].

Иоанн. Мне приходит мысль, что созерцать веру — значит созерцать Бога.

Бернард. Каким образом?

Иоанн. А разве вера не относится к невидимому и вечному? Поэтому видеть веру — значит видеть невидимое, вечное, следовательно, нашего Бога.

Кардинал. Ты высказал, отец, немаловажное суждение. В истинном христианине Христос пребывает в этом мире только через веру, в ином мире — через истину. Поэтому, когда христианин, стараясь увидеть Христа в его облике, оставит все, что принадлежит этому миру, — чтобы удалить все, что не позволяло видеть Христа, который не от мира сего, как он есть, — в этом восхищении[217] верующий увидит в себе Христа непосредственно (sine aenigmate), потому что он видит себя отрешенным от мира, то есть тем, кто носит облик Христов. Следовательно, он видит не что иное, как веру, которая стала для него видимой благодаря тому, что она обнажилась от всего мирского и показалась в своем собственном лике.

Бернард. Насколько я могу судить, это нечто поистине весьма великое. И хотя ты сказал об этом кратко и ясно, я все же хотел бы, отец, услышать от тебя нечто относительно пресвятой Троицы. Тогда, услышав от тебя нечто по всем важнейшим вопросам, я смог бы уже и сам себе помочь в делах благочестия.

Кардинал. О многом можно сказать по-разному, хотя и далеко не исчерпывающе. Это показывает и только что сказанное мною, и то, что ты читал в разных моих сочинениях. Ибо после того, как я очень подолгу, не один раз и глубоко размышлял об этом сам с собой, а также тщательнейшим образом исследовал сочинения древних, я нашел, что последнее и самое глубокое представление о Боге лишено предела, или бесконечно, то есть превосходит всякое понятие. В самом деле, все, понятие чего есть понятие чего-нибудь, во всяком случае замыкается в понятии. Но Бог превосходит все это. Ведь понятие о Боге есть понятие, или слово, абсолютное, охватывающее в себе все доступное пониманию и вместе с тем непостигаемое в ином. Ведь в ином все существует иначе. Ибо ничто не постигается разумом в действительном смысле так, как оно может быть постигнуто, раз более высоким разумом оно постигалось бы лучше. Только понятие-в-себе, или понятие абсолютное, в действительном смысле понятийно схватывает (conceptus) все доступное пониманию. Однако наше понятие, которое не есть понятие-в-себе, или абсолютное понятие, но понятие о чем-то[218], по этому самому не может постигать понятие-в-себе, так как последнее, будучи абсолютным, является понятием чего-либо одного не в большей степени, чем понятием другого. Поэтому-то понятие Бога, бесконечное, неопределяемое и непостижимое, в силу его бесконечности мы по необходимости называем также и невыразимым. Ведь это слово не может быть разъяснено или определено нами никаким именем или термином, поскольку оно недоступно постижению. Так, мы не называем его ни единым, ни троичным, ни каким бы то иным именем, потому что оно превосходит всякое понятие единого, троичного и чего бы то ни было именуемого. Наоборот, мы от него удаляем всякое имя всего постижимого, так как оно выше.