Сочинения в 2-х томах. Том 2

Кардинал. Ты прав. Я бы сказал еще и так, чтобы вы знали: если мы хотим увидеть в этом символическом образе положение христианского богословия о единстве и троичности Бога, мы можем обратиться к первоначалу математики. Оно как раз является равным образом и единым, и троичным. Мы видим, что количество, без которого нет математики, бывает раздельным (его началом является единое) и непрерывным (его начало троично). И не существует двух начал математики, но — единое, которое есть одновременно и троичное.

Бернард. Я хорошо понимаю, почему единое есть начало раздельной величины, но не понимаю, почему троичное — непрерывной.

Кардинал. Первая фигура непрерывного количества — треугольник; на треугольники разлагаются другие фигуры, и это указывает, что данная фигура — первая. Четырехугольник разлагается на треугольники, но треугольник не может разлагаться на фигуру с двумя углами или с одним углом. Отсюда ясно, что первое начало математики троично.

Бернард. Если бы я, таким образом, увидел первое начало математики в его чистоте, то есть совершенно без множественности, я увидел бы его триединым. Ведь начало существует до инаковости и множественности, и оно таково, что все, находящееся под началом, разлагаясь на простое, находит в нем свое определение.

Кардинал. Очень хорошо. Но обрати внимание: для того чтобы видеть начало, необходимо выделить то простое, без чего не может существовать ничто, находящееся под началом. Если, таким образом, простое, без которого не может быть ни числа, ни фигуры, является тем, что едино не более, чем троично, и, следовательно, оно столь же едино, сколь и троично, и при этом троично не на основании числа (поскольку число уже находится под началом), но троично в смысле совершенного начала всего, — то здесь мы образно видим триединого Бога так, что он оказывается совершеннейшим началом всего.

Иоанн. Ты говоришь, что он троичен без числа; но неужели три лица являются тремя не на основании числа «три»?

Кардинал. Отнюдь нет, так как число, которое ты имеешь в виду, говоря это, — математическое; и извлечено оно из нашего ума, начало которого — единство. Однако троичности в Боге не предшествует никакое начало, но она сама есть начало.

Бернард. Конечно, троичность в начале есть начало, и она не вытекает из числа, которое не может существовать раньше начала. Ведь началом всякого множества является единство. Если, таким образом, троичность в божественном была бы числом, то она была бы под началом у себя самой.

Кардинал. Поэтому ты видишь, что первое триединое начало раньше всякого числа. И если ты не можешь понять, почему оно раньше числа, то лишь потому, что твой ум без числа ничего не постигает. Однако чего он не может постичь, то он видит сверхпопятийным образом и не может его отрицать; и он верит как в то, что Бог велик без непрерывного количества, так и в то, что он троичен без дискретного количества, то есть без числа. И как он верит, что Бог велик, наделяя его величиной, так верит и в то, что Бог троичен, наделяя его счетностью.

Иоанн. Как я понимаю, мы, рассмотрев творения, утверждаем, что Творец триедин, тогда как он, как было сказано раньше, пребывает в себе, невыразимый никаким способом речи.

Кардинал. Ты правильно утверждаешь. Действительно, без возможности, действительности и связи того и другого ничего нет и быть не может. Если бы что-нибудь из этого отсутствовало, то и самой вещи не существовало бы. Действительно, как бы она существовала, если бы не могла существовать? И как бы она существовала, если бы не существовала действительно, раз бытие есть действительность? И если бы она могла быть и не была бы, как бы она была? Поэтому необходимо, чтобы была связь между тем и другим. Причем возможность бытия, действительное бытие и связь того и другого не суть нечто разное. Они относятся к одной и той же сущности, раз создают одно и то же. Роза в возможности, роза в действительности и роза в возможности и действительности есть одна и та же роза, а не другая и не отличная от этой, хотя возможность, действительность и связь того и другого не приписываются взаимно друг другу, как они приписываются розе.