Сочинения в четырех томах. Том 1

Саманта правильно поняла мое молчание, и в ее обращении со мной произошла едва уловимая перемена. Нет, она не стала недружелюбной, но ощущение тепла исчезло. Прежде чем она успела домыть окно, я стал ее гостем, а не… а не кем? Сыном, братом, племянником, частью ее существа.

Одарив меня лучезарной, ничего не значащей улыбкой, она поставила чайник на плиту.

Вернулась с работы Клэр — усталая, но оживленная, — и хотя она ни о чем не спросила, я видел, что и она ждет, что я скажу.

За ужином я вдруг обнаружил, что рассказываю им все от начала до конца, и это вышло так естественно, что я не удивился и не расстроился.

— Вы, наверное, не одобрите меня, — сказал я, — но я решил довести дело Джорджа до конца.

Медленно, рассеянно, не разбирая вкуса пищи, женщины ели и слушали, слушали…

— Я не могу остановиться на полпути, и сейчас не время жалеть, что я вообще ввязался в эту историю. Да и жалею ли я… я не знаю. Я попросил разрешения пожить у вас несколько дней, потому что дома оставаться опасно. Мне нельзя возвращаться, пока я не узнаю, кто хотел меня убить.

— Но ты можешь никогда не узнать, — сказала Клэр.

— Зачем ты так говоришь? — оборвала ее Саманта.

— Если он не узнает… — она запнулась.

— Я буду совершенно беззащитен, — закончил я за нее.

— Может, сообщить в полицию? — предложила Клэр.

— Может, и сообщу.

Остаток вечера мы провели в раздумьях. Я не отчаивался. Из Суиндона поступили хорошие новости: легкие Джереми постепенно выходили из паралича. Он все еще не мог дышать сам, но за прошедшие сутки наступило существенное улучшение. В голосе дежурной сестры слышалась усталость. «Нельзя ли поговорить с Джереми?» — спросил я. «Сейчас узнаю. Нет, в реанимации это не разрешается. Попробуйте в воскресенье».

В пятницу я долго возился в ванной, сбривая жесткую щетину и выдергивая шелковые нитки, которыми сестра зашила разрывы на моем лице. Надо отдать ей справедливость, поработала она на славу — раны совершенно зажили, воспаление прошло, и, возможно, шрамов не останется. С синяками дело обстояло не так благополучно: они вылиняли в зелено-желтый цвет, и два выбитых зуба, конечно, не выросли снова, но, в общем и целом, из зеркала на меня смотрело человеческое лицо, а не маска из фильма ужасов.

Саманта возвращение цивилизованного обличья восприняла с облегчением и настоятельно рекомендовала обратиться к ее зубному врачу.

— Тебе нужны коронки, — сказала она. — И ты их получишь.

Тем же вечером мне действительно поставили коронки, правда, пока временные: фарфоровые обещали сделать в ближайшее время.

Между двумя физиотерапевтическими сеансами я отправился в Базильдон, небольшой городок к северу от Лондона, где находилась известная британская фирма по производству фотобумаги. Я решил не звонить, а явиться туда лично: не так-то просто сказать человеку в лицо, что ничего не знаешь. Так и вышло.

В приемной мне вежливо ответили, что никогда не встречались с таким фотоматериалом, как пластик или калька. Нельзя ли взглянуть? Нет, я оставил их дома: не хотел, чтобы их изучали без предварительной проверки на светочувствительность. Могу ли я поговорить с кем-нибудь из мастеров?

— Сложно, — ответили в приемной.

Я собрался уходить.

— Возможно, мистер Кристофер сможет вам помочь, если он сейчас свободен, — удержал меня администратор.

Мистер Кристофер оказался девятнадцатилетним юнцом с вызывающей прической и красным от хронического насморка носом. Но выслушал он меня внимательно.

— Ваш пластик и калька покрыты эмульсией? — спросил он.

— Вряд ли, не похоже.

— С чем я вас и поздравляю, — сказал мистер Кристофер, пожимая плечами.

— С чем вы меня поздравляете?

— Это вообще не фотография.

И тогда я задал вопрос, который должен был показаться ему идиотским:

— Зачем фотографу нашатырь?

— Нашатырь? Нашатырь фотографу вообще ни к чему. Ну, может, на что-то и нужен, но не для фотографии. Чистый аммиак не используют ни для проявления, ни для закрепления — ни для чего. Во всяком случае, я о таком не слышал.

— Может, кто-нибудь из ваших коллег знает?

Мистер Кристофер посмотрел на меня с жалостью: да что ты, парень, если я не знаю, так что говорить об остальных.

— Спросите, пожалуйста, на всякий случай, — продолжал настаивать я. — Ведь если нашатырь применяется в каком-то из фотопроцессов, вам, как специалисту, это должно быть интересно, правда?

— Ага. Еще бы не интересно. — . И, кивнув головой, мистер Кристофер исчез на Четверть часа. Я уже начал подозревать, что он пошел обедать, однако он вернулся, и не один, а с седоватым мужчиной в очках.

— Нашатырь, — начал он не слишком охотно, — применяется в фотографии для тяжелой промышленности. С его помощью проявляют светокопии. Диазо-процесс — вот как это называется, если по-научному.

— Пожалуйста, — скромно и с благодарностью в голосе попросил я, — опишите мне этот процесс.

— Что у вас с лицом?

— Вы потеряли нить беседы.

— Гм.

— Вы хотели рассказать мне о диазо-процессе. Что это такое?

— Допустим, у вас есть чертеж детали… снабженный техническими условиями для производства. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да.