Сочинения в четырех томах. Том 1

И вновь воцарилась тишина. Они, наверное, ждали, что я назову, кого подозреваю, но я не знал, что сказать. Ден Релган? Не может быть. Зачем ему было утруждать себя такой замысловатой конструкцией, когда еще пара ударов могла прикончить меня на месте. Элджин Яксли… исключено. У него просто не хватило бы времени. Вне подозрений были другие адресаты Джорджа Миллейса. Двоих он уличил в неблаговидных поступках так давно, что они наверняка уже не помнили, в чем было дело. С третьим я пока не разговаривал, и он не знал, что письмо у меня. Но в любом случае он, конечно, не стал бы меня убивать.

Оставалось предположить одно, самое неприятное и страшное: кто-то думает, что у меня есть то, чего у меня нет. Он знает, что я стал наследником Джорджа, знает, что часть наследства уже пущена в ход, и хочет остановить время. Любой ценой. Ясно, что в ящике Джорджа в свое время хранилось больше, чем мне удалось обнаружить. Я, например, не нашел целлофановой обертки, на которой Дана нацарапала список поставщиков наркотиков. Что там было еще? Что!

— Ну так как, сэр? — спросил инспектор.

— Я работал в темной комнате в среду. С тех пор в доме не было посторонних. Только соседка приходила да налоговый инспектор.

— Какой налоговый инспектор? — оживились они.

— Спросите миссис Джексон, — посоветовал я. — Они сказали, что непременно спросят.

— Миссис Джексон уверяла, что он ни к чему не притрагивался.

— Но он мог запомнить тип вашего фильтра.

— А это мой фильтр? — спросил я. — Вообще-то похож.

— Возможно, — сказал молодой человек. — Но я все равно заберу его с собой — измерить и записать данные… Кстати, я вычислил: на то, чтобы вынуть опреснитель и вложить на его место сосуды с химикалиями, нужно всего тридцать секунд. Чистая работа.

— Джереми будет жить? — спросил я.

— Я химик, а не врач, — ответил молодой человек, пожав плечами.

Вскоре он ушел и унес с собой фильтр.

Я позвонил в больницу. Никаких изменений.

Днем я отправился туда сам. Жена Гарольда вызвалась сопровождать меня, сказав, что я еще не в состоянии держать руль.

К Джереми не пускали, но я повидался с его родителями — оба не помнили себя от горя и были слишком подавлены, чтобы упрекать меня. «Это не ваша вина», — сказали они, хотя, возможно, потом будут думать иначе. Джереми держался на аппарате искусственного дыхания. Легкие парализовало. Сердце билось. Мозг не был поврежден.

Мать плакала.

— Не убивайся так, — сказала жена Гарольда, когда мы ехали домой. — Он поправится.

В больнице она попросила знакомую сестру наложить мне на ссадины швы, и теперь лицо болело сильнее прежнего.

— Если он умрет…

— Он не умрет.

Позвонил инспектор и сказал, что я могу вернуться домой, но в темную комнату заходить нельзя: опечатано полицией.

С тяжелым сердцем я медленно бродил из комнаты в комнату. Я был разбит физически, уничтожен морально, я был виноват, боже, как виноват.

Всюду я находил следы обыска. Что ж, этого следовало ожидать. Копии писем Джорджа не обнаружили — я запер их в багажнике. На кухонном шкафу стояла коробка с негативами, на вид пустая — ее не тронули.

Коробка…

Я открыл ее. Рядом с разгаданными загадками в ней по-прежнему хранилась одна, ключ к которой я не подобрал до сих пор: черный светозащитный конверт, а в конверте на вид чистый пластиковый квадрат и два листка кальки. А вдруг… вдруг именно из-за них мне устроили газовую ловушку?

Но что это? Что?

«Плохи мои дела, — подумал я. — Нужно найти ответ, да поскорее, пока мой невидимый враг, кем бы он ни был, не предпринял еще одну попытку убить меня. В другой раз он не промахнется».

Глава 18

И снова я попросил жену Гарольда приютить меня на ночь, а утром позвонил в суиндонскую больницу.

Жив. Состояние тяжелое.

Я пил кофе на кухне Гарольда. Жить не хотелось.

В десятый раз зазвонил телефон — владельцы лошадей донимали Гарольда все утро. На этот раз Гарольд протянул трубку мне.

— Тебя к телефону.

Звонил отец Джереми. Услышав его голос, я почувствовал дурноту.

— Мы хотели сообщить вам… Джереми пришел в сознание.

— Господи…

— Он все еще на аппарате искусственного дыхания, состояние по-прежнему тяжелое, но врачи говорят, что поправится; раз пережил эту ночь — поправится. Мы решили, что надо вам сказать.

— Спасибо, спасибо…

Временная передышка придавила грузом едва ли не более тяжким, чем ожидание и тревога. Я отдал Гарольду трубку и, сказав, что Джереми лучше, вышел во двор поглядеть на лошадей. И чуть не задохнулся от свежего воздуха. Облегчение нахлынуло внезапно, так что я с трудом удержался на ногах. Я стоял на ветру и ждал, когда уляжется буря, бушевавшая в моей груди; и наконец оно пришло ко мне — ощущение свободы, ни с чем не сравнимое, бесценное. Так чувствует осужденный на пожизненную каторгу, которому вдруг объявили об отмене приговора. Ах, Джереми, сукин ты сын, как же ты меня напугал.

Позвонила Клэр.

— Ему лучше, он пришел в сознание, — сказал я.

— Слава богу.

— У меня к вам просьба, — сказал я. — Приютите, пожалуйста, одинокого заброшенного ребенка. На пару деньков.

— Как в прежние времена?

— До субботы.