Сочинения в четырех томах. Том 1

Я надвинул защитные очки на глаза, подобрал поводья. «Жокеи, приготовиться!» — раздался голос стартера. Медленной вереницей лошади подошли к старту, ворота распахнулись, и мы рванулись вперед. «Интересно, готов ли я к соревнованиям, — подумал я безрадостно. — Если нет, это скажется незамедлительно».

Очень важно, чтобы скакун выложился в прыжках. Я почти не знал соперников в преодолении препятствий, а потому испытывал особую радость, перемахивая через изгородь. Их было семь в дальнем конце трассы, близко, почти вплотную друг к другу. Если мы четко выполним первый прыжок, остальные пять пойдут как по маслу, но стоит ошибиться у первой изгороди — и пиши пропало: лошадь будет спотыкаться у всех последующих, а в результате — проигрыш.

Две изгороди высились совсем рядом со стартом. Потом трасса шла в гору мимо трибун и резко вниз, под гору — именно на этом месте я упал с Рассвета. Крутой поворот и, наконец, семь изгородей подряд: ловушка. У первой изгороди я отстал на корпус, придерживая лошадь, чтобы она взяла препятствие как следует. Зато когда мы перемахнули седьмую, я понял, что с лихвой вознагражден за осторожность. Но радоваться было рано. Предстояло преодолеть длинный крутой вираж, а лошадь уже теряла силы. А впереди еще три изгороди и долгий путь до финиша в гору.

Между последними двумя изгородями мы поравнялись с лидером, последнее препятствие преодолели одновременно, а потом во весь опор — в гору. Ноги лошади едва касаются земли, мы летим… видит бог, я сделал все, что мог.

Но другая лошадь обошла нас на два корпуса. Я оказался вторым.

— Молодец, хороший мальчик, — сказал Гарольд, похлопывая Кораллового Рифа по горячему боку, пока я расседлывал его. Виктор Бриггс, как всегда, промолчал.

С седлом под мышкой я пошел взвешиваться. Что еще я мог сделать, чтобы выиграть этот заезд? Не знаю. Победитель имел достаточно оснований оттеснить меня на второе место: его скакун был резвее и крепче Кораллового Рифа. Мне не в чем было себя упрекнуть. Я не жалел сил, не сделал ни одной ошибки в прыжках, не потерял зря ни сантиметра. Я просто не победил.

Мне хотелось встретить Виктора Бриггса с высоко поднятой головой.

Когда жизнь дает по зубам, поставь коронки.

Следующий заезд я выиграл, он был менее престижным, и победа имела значение лишь для владельцев лошади — четверки жуирующих жизнью бизнесменов.

— Вот это скачки, — шумно радовались бизнесмены. — Ты классный наездник, молодчина!

На расстоянии десяти шагов я увидел Виктора Бриггса: он наблюдал за мной, и глаза у него были злые. Если бы он только знал, чего мне стоили сегодняшние соревнования!

— Ну что, победила не та лошадь? — спросила Клэр.

— Угу.

— Это очень плохо?

— Узнаю в понедельник.

— Не переживай… забудь.

— Уже забыл, — сказал я.

Я смотрел на строгое темное пальто, белую шапочку с пушистым помпоном, высокие блестящие сапоги, встретил взгляд больших серых глаз, дружескую улыбку. Как странно, что и меня кто-то ждет у весовой. Как необычно и чудесно, что сегодня мне не придется возвращаться с работы одному. Словно кто-то развел для меня огонь в холодном доме. Или посыпал мне клубнику сахаром.

— Заедем к моей бабушке, ладно? Мне нужно ее повидать, — сказал я.

Старуха стала совсем плоха.

Сидеть прямо она уже не могла и, совсем без сил, полулежала, откинувшись на подушки; даже глаза, казалось, устали бороться, а в потухшем взгляде больше не читался вызов: видно, физическая немощь сокрушила ее дух.

— Ты привел ее? — спросила она без всяких предисловий, не сказав даже «здравствуй».

Напрасно я надеялся, что она ко мне переменится.

— Нет, — ответил я. — Я не привез ее. Ее след потерян.

— Ты обещал найти ее.

— Ее след потерян.

Она закашлялась — слабо, негромко, но высохшие плечи затряслись. Бабушка на несколько секунд прикрыла веки, потом вновь открыла глаза и посмотрела на меня. Старческая рука поверх простыни дрожала.

— Оставьте деньги Джеймсу, — сказал я.

Глаза вспыхнули — неярко, ненадолго — прежним злым упорством; старуха покачала головой.

— Тогда пожертвуйте на благотворительные нужды, — посоветовал я. — Например, на собачью больницу.

— Ненавижу собак.

— А как насчет спасательных шлюпок?

— Ненавижу море. Меня всегда тошнило на море.

— На исследования в области медицины?

— Не очень-то она мне помогла, медицина.

— Ну а как насчет того, чтобы оставить деньги какой-нибудь религиозной общине? — медленно спросил я.

— Ты сошел с ума. Я ненавижу религию. От нее одни беды. Войны. Ни пенса они у меня не получат.

— Чем я могу вам помочь? — спросил я, без приглашения усаживаясь в кресло. — Аманду я, конечно, не найду, но я мог бы сделать для вас что-то другое. Принести вам что-нибудь? Чего вы хотите?

— Хочешь меня умаслить, чтобы я тебе деньги оставила? — спросила она; губы слабо дернулись в презрительной усмешке. — Не дождешься.

— Я дам напиться издыхающей кошке, даже если она плюнет мне в лицо, — сказал я.

Она раскрыла было рот, но от обиды слова давались ей с трудом.

— Да как… ты смеешь… ты!

— А как вы смеете до сих пор думать, что я хоть пальцем пошевельну ради ваших денег?

Старуха поджала губы в тонкую нить.