— Принести вам чего-нибудь? — снова спросил я спокойно. — Вы чего-нибудь хотите?
Несколько секунд она молчала, потом с усилием произнесла:
— Уходи.
— Хорошо, я сейчас уйду. Но сперва я хочу вам кое-что предложить. — Я сделал паузу и, не услышав возражений, продолжил: — На случай, если Аманда все же когда-нибудь найдется, почему бы вам не учредить для нее опеку? Найдите достойных опекунов, и пусть себе сторожат капитал Аманды до поры до времени. Сделайте такие распоряжения, чтобы воспользоваться основным капиталом ни ей… и никому другому, кто, может быть, станет… охотиться за ее состоянием… было невозможно. И чтобы проценты достались только Аманде, ей одной, и только через опекунов.
— Где бы ни находилась сейчас Аманда, — продолжал я, — она всего лишь семнадцати- или восемнадцатилетняя девчонка и слишком молода, чтобы распорядиться такой огромной суммой. Ей нужны поводья. Оставьте ей деньги вместе с железными поводьями.
— Это все? — спросила старуха.
— Да.
Она лежала передо мной безгласная, неподвижная.
Я ждал. Всю жизнь я мечтал дождаться от бабушки хоть чего-нибудь, кроме ненависти. Я ждал напрасно.
— Уходи, — сказала она наконец.
— Хорошо, — сказал я, вставая.
Я дошел до двери. Взялся за ручку.
— Пришли мне розы, — услышал я за спиной голос бабушки.
Один из цветочных магазинов был еще открыт; продавец уже собирался уходить.
— Она понимает, сколько сейчас стоят розы? — возмутилась Клэр. — Декабрь на дворе.
— Если бы тебе, умирая, захотелось роз, разве тебе было бы не все равно, сколько они стоят?
— Наверное, ты прав.
В магазине оставалось только пятнадцать нежно-розовых бутонов на длинных ножках, таких маленьких, что их можно было назвать розами с большой натяжкой. Все, что осталось от свадебного заказа.
Потом мы вернулись к дому для престарелых, и я передал букет дежурной сиделке, попросив доставить немедленно. В букет я вложил открытку, где написал, что на следующей неделе пришлю цветы получше.
— Она и этих не заслужила, — сказала Клэр.
— Брось, несчастная старуха.
Мы остановились в небольшой гостинице над Темзой. Никто не знал нас, так что мы записались как муж и жена, потом прошли в отделанный обожженными досками паб, медленно, с удовольствием пообедали и, не привлекая к себе внимания, поднялись в свою комнату. Из окна была видна глянцевая коричневая поверхность воды и голые ивы.
— Со мной это не в первый раз, — сказала Клэр, — ты не зациклен на девственницах?
— Напротив, предпочитаю не иметь с ними дела.
— Вот и отлично.
Дружеская приязнь переросла в страсть. Потом, опустошенные и счастливые, мы лежали рядом и что-то шептали друг другу, пока не уснули. Мне было хорошо, как никогда. А Клэр? Не знаю. Но утром, когда я предложил повторить вчерашнюю программу, она согласилась без колебаний… Днем, спокойные и довольные друг другом, мы отправились навестить Джереми.
Он лежал на высокой кровати, от которой с одной стороны тянулось множество дыхательных трубок. Джереми, правда, дышал собственными легкими. Но, видно, врачи поторопились отключить от него аппараты: каждые десять минут в палату заходила сестра проверить, дотягивается ли Джереми до кнопки звонка.
Он заметно осунулся, кожа приобрела зеленоватый оттенок, но в глазах, как и прежде, светился ум, ясный и лукавый. Униженный беспомощностью своего положения и изнывая от безделья, он всякий раз, когда входила медсестра, отчаянно придурялся и донимал ее таким несносным вздором, что я от души пожалел бедную женщину.
Я попытался извиниться за то, что ему пришлось пережить, но Джереми и слушать не захотел.
— Не забывай, — сказал он, — я в твою темную комнату сам зашел. Никто меня туда силой не тянул.
— Он оценивающе оглядел меня с головы до ног. — Выглядишь вполне пристойно. Как тебе удалось так быстро поправиться?
— Не быстрее, чем всегда, — сказал я.
— Всегда… — Он тихонько засмеялся. — Ну и жизнь у тебя… От травмы до травмы.
— Сколько тебя еще здесь продержат? — спросил я.
— Дня три-четыре.
— И все? — удивилась Клэр. — Но ты выглядишь… э-э…
Лицо Джереми было белее подушки, на которой он лежал. Но тем не менее он кивнул и сказал:
— Я теперь дышу гораздо лучше. Как только мне перестанет угрожать повторный паралич, смогу выписаться. В остальном я здоров.
— Могу отвезти тебя домой, если понадобится.
— Ловлю на слове.
Долго оставаться в палате не следовало — Джереми явно утомлялся от разговора.
— Знаете, — сказал он, когда мы уже собирались уходить, — этот газ… он быстро подействовал. Не то что наркоз у зубного врача. У меня даже не было времени закричать… будто кирпичную стену вдохнул.
— Ни один из нас не выжил бы, если бы оказался в доме один, — сказала Клэр.
— Какой напрашивается вывод? — жизнерадостно спросил Джереми.
…По дороге в гостиницу Клэр напомнила мне, что я ничего не рассказал Джереми об Аманде.
— Успеется.
— Ему передали, что ты нашел ее, он позвонил, не смог дозвониться и приехал — тогда, в воскресенье.
— Я отключил телефон.
— От таких случайностей зависит человеческая жизнь.
— Угу.