Сочинения в четырех томах. Том 3

Письмо из «Тэлли» пришло в тот день, когда погиб Берт Чехов. Самое обычное письмо: предложение написать статью о скачках на Золотой кубок для иллюстрированного журнала. Я перебросил конверт через стол редактору спортивного отдела и продолжал разбор почты, которая всегда накапливалась к моему приходу по пятницам. Люк-Джон пробурчал нечто нечленораздельное и вяло протянул руку, рассеянно мигая при этом в ответ на какой-то бесконечный монолог по телефону.

— Да, да… Сорви с них покровы, — сказал он.

Срывание покровов было генеральной политикой газеты «Санди блейз», да будет благословенно ее черствое сердце. Почему я не пишу для «Санди тайме», вместо того, чтобы строчить репортажи для такой драной подстилки, как «Санди блейз», часто спрашивала моя теща. Да больно я им нужен, вот почему. Понять этого она не могла и, когда на нее находило, принималась оправдываться перед каждым встречным и поперечным за мою службу. О том, что в «Блейз» платят на двадцать восемь процентов больше, чем «Таймс» и что содержание ее дочери влетает мне в копеечку, она почему-то забывала.

Я вскрыл дешевый коричневый конверт: какой-то придурок сообщал, что только безнравственные и беспринципные халтурщики, вроде меня, могут хорошо отзываться о человеке, за которого я вступился в воскресном репортаже. Письмо было написано на туалетной бумаге, и злоба сочилась из каждой строчки, словно болотный газ. Дерри прочитал его, стоя у меня за спиной, и рассмеялся.

— Говорил же тебе — расшевелишь осиное гнездо.

— Мне только повод дай влезть в неприятности, — согласился я.

Дерри строчил прилизанные нейтральные статейки в еженедельный выпуск, благополучно сплавляя мне материалы, возмущавшие спокойствие граждан.

— Спина у тебя, — постоянно твердил он, — широкая.

Еще восемь корреспондентов выражали примерно, такое же мнение. И все, разумеется, анонимно. Проблем у них, решил я, сбрасывая письма в корзину для бумаг, куда больше, чем у меня.

— Как жена? — спросил Дерри.

— Спасибо, прекрасно.

Не глядя в мою сторону, он кивнул. Ему никогда не удавалось преодолеть некоторое смущение в разговорах об Элизабет. И не ему одному.

Разговор Люка-Джона близился к финишу:

— Непременно, обязательно… Позвоню. Самое позднее в шесть.

Он положил трубку и с профессиональной скоростью пробежал глазами письмо из «Тэлли».

— Глубокое изучение… До чего обожают эту фразу шикарные журналы. Хочешь заняться?

— Если заплатят прилично.

— Я думал, ты все бьешься над биографией Бастера Фигга.

— Застрял на шестой главе. Он ускользнул на Багамские острова и не оставил материалов.

— И сколь глубоко ты успел погрузиться в его ужасную и ничтожную жизнь?

— Дошел до конца ученичества и первой победы в классических скачках.

— Это купят?

— Не знаю, — вздохнул я. — Его интересуют только деньги. Все, что он помнит о скачках, это стартовые ставки. Они доходили до тысяч. Просил написать о самых крупных его выигрышах. Считает, что теперь, когда он отошел от дел, лицензию отобрать не имеют права.

Люк-Джон сопел, потирая веснушчатой ладонью сильно выступающий на шее кадык, и, опустив тяжелые веки, изучал письмо из «Тэлли». В моем контракте с «Блейз» были свои ограничения: сочинять книги — пожалуйста, сколько угодно, но для того, чтобы написать статью для другого журнала или газеты, нужна санкция Люка-Джона, добиться которой было нелегко.

Дерри столкнул меня со стула и уселся на него сам. Бывая в конторе только по пятницам, я не имел постоянного места и при каждом удобном случае пользовался столом моего более молодого коллеги. В верхних трех ящиках у него хранились целая библиотека из программок скачек и полбутылки виски, а в нижнем — сотни две пурпурных сердечек и каталог порнографических фильмов — свидетельство того, каким лихим парнем хотел казаться Дерри, а вовсе не тем законопослушным, умеренным и несколько отрешенным молодым человеком, каковым он являлся на самом деле.

Облокотившись о край стола, я прислушивался к стрекоту пишущих машинок и телефонным звонкам: неделя катилась к субботе. По вторникам учреждение замирало, в субботу, казалось, здесь гудит рой растревоженных ДДТ мух. По пятницам я сидел в «Блейз», по субботам ходил на скачки. Воскресенье и понедельник — официальные выходные. Со вторника по четверг я измышлял какую-нибудь возбуждающую умы тему и писал. По пятницам относил материал Люку-Джону, а потом редактору — читать и править.

Результат — тысяча слов в неделю, груда бранных писем и чек, не покрывающий и части моих расходов.

Люк-Джон спросил:

— А кто у нас идет на скачки, ты или Дерри?

— Я! — выпалил Дерри в ту же секунду.

— Ты как, Тай, не против? — вопросительно взглянул на меня Люк-Джон.

— Нет, конечно. Этот сложный гандикап как раз по его части.

Люк-Джон поджал и без того тонкие губы и вымолвил (неожиданная щедрость!):

— В «Тэлли» хотят всю подноготную, намеками тут не отделаться. Что ж, почему бы тебе не поработать на них, если есть желание.

В нижнем углу листа он нацарапал жирное «О'кей» и подписался.

— Только уж будь другом, — добавил он, — если раскопаешь помойку, попридержи для нас.