Сочинения в четырех томах. Том 3

Мы были женаты три года, и нам обоим было по двадцать четыре, когда Элизабет заболела полиомиелитом. Мы жили тогда в Сингапуре, где я работал в агентстве «Рейтер», и как раз собирались домой, на родину, чтобы провести там месячный отпуск.

В самолете Элизабет стало плохо. Свет резал глаза, голова раскалывалась от боли, словно в затылок ей вогнали железный стержень, саднило в груди. Выйдя из самолета в Хитроу, она прошла несколько шагов и упала на асфальт. Это был последний раз, когда она стояла на ногах.

Наша любовь друг к другу помогла пережить все, что последовало дальше. Бедность, отчаяние, слезы, крушение надежд. И через несколько лет настал период относительно благополучного существования с удобным жильем, приличной работой и упорядоченным, налаженным бытом. Мы были по-настоящему близкими друзьями.

Но не любовниками. Когда после двух-трех бесплодных попыток я сказал, что придется, пожалуй, с этим повременить, она улыбнулась, как мне показалось, с огромным облегчением, и больше этот вопрос никогда не обсуждался.

На другой день после поездки в Вирджиния Уотерс я вышел из дому, сел в фургон и направился на север, к Эссексу. На сей раз я избрал своей жертвой фермера, владельца золотоносной жилы — Тиддли Пома, предполагаемого фаворита скачек на Золотой кубок.

Буйно разросшиеся сорняки обрамляли полуразбитую дорожку, которая от пары гниющих воротных столбов вела к ферме Виктора Ронси. Сам дом, невзрачное сооружение кирпично-грязного цвета, стоял среди вороха опавшей неубранной листвы и безучастно взирал на мир симметричными, давно немытыми окнами. Бесцветная краска на рамах облупилась, дыма из трубы заметно не было.

Я постучал в заднюю полуоткрытую дверь и через небольшую прихожую прошел в дом, но никто не откликнулся. Громко тикали дешевые настенные часы. В нос ударил резкий запах резиновых веллингтоновских сапог и коровьего навоза. На краю кухонного стола кто-то оставил пакет с мясом, и тонкая водянистая струйка крови, просочившаяся через бумагу, образовала на полу розовую лужицу.

Выйдя из дома, я пересек захламленный двор и заглянул в пару сараев. В одном из них стоял трактор, покрытый слоем грязи шестилетней давности. В другом я обнаружил кучу запыленных инструментов и старых сломанных рам, а также спиленные ветви деревьев. Под большим навесом, кроме грязи и паутины, ничего не было. Пока я болтался по двору, не зная, куда отправиться дальше на поиски, из-за угла дальнего строения появился здоровенный молодой парень в полосатой вязаной шапочке с алым помпоном. На нем был просторный давно не стиранный свитер бледно-голубого цвета и грязные джинсы, заправленные в тяжелые резиновые сапоги. Светловолосый, с круглым, обветренным лицом, он выглядел добродушным и простоватым.

— Привет, — сказал он, — кого ищете?

— Я к мистеру Ронси.

— А он там, через дорогу, с лошадьми занимается. Зайдите попозже.

— А когда освободится?

— Может, через час, не знаю, — пожал он плечами.

— Тогда я подожду его, если не возражаете, — сказал я, махнув рукой в сторону своего фургона.

— Дело ваше.

Он двинулся к дому, но вдруг остановился, обернулся и пошел назад.

— Эй, а вы не тот парень, что звонил папаше?

— Какой парень?

— Джеймс Тайрон.

— Да, это я.

— Чего же вы сразу-то не сказали? Я думал, просто прохожий… Заходите в дом. Завтракать будете?

— Завтракать?

Он усмехнулся.

— Ага. Знаю, сейчас почти одиннадцать. А я встал, еще шести не было. Успел опять проголодаться.

Он провел меня в дом через ту же заднюю дверь, не обратив никакого внимания на оттаявшее мясо, и, тяжело ступая, направился к дальней двери в комнаты и распахнул ее.

— Ма! — крикнул он. — Ма! Где-то ходит… — Он пожал плечами и вернулся в кухню. — Ну, ничего. Яйца будете?

Я отказался, но, когда он достал сковороду размером в добрые пол-акра и щедро наполнил ее беконом, передумал.

— Сварите кофе.

На скамейке возле раковины были составлены в ряд кружки, молотый кофе, сахар, молоко, чайник и ложки.

— Наша ма, — улыбаясь объяснил он, — умеет экономить время и энергию.

Он ловко зажарил шесть яиц, разделил на две равные порции и положил на тарелки по огромному ломтю свежего белого хлеба.

Мы сидели за кухонным столом, и мне показалось, что я уже давно не ел так вкусно и сытно. Он неторопливо жевал, пил кофе, потом отодвинул тарелку и закурил.

— Я Питер, — представился он. — Здесь редко бывает так тихо, но сейчас ребятишки в школе, а Пэт с отцом.

— Пэт?

— Мой брат. У нас в семье свой жокей. Только не думаю, что вы о нем слышали.

— Боюсь, что нет.

— Я читаю ваш раздел. Почти каждую неделю.

— Очень рад.

Покуривая, он смотрел, как я расправляюсь с яичницей.

— А вы не слишком-то разговорчивый для журналиста.

— Больше слушаю.

Он усмехнулся.

— Вот и правильно.

— Тогда расскажите о Тиддли Поме.

— Ну нет. Это вам надо говорить с отцом или Пэтом. Они помешались на лошадях. А я занимаюсь фермой. — Он внимательно посмотрел на меня, стараясь заметить, какое это произвело впечатление. Ведь он был совсем еще юным, хотя почти с меня ростом.

— Вам лет шестнадцать? — спросил я.