Сочинения в четырех томах. Том 3

— Вон там, с краю, старый серый гунтер и две кобылы, обе жеребые. Одна из них, Пиглет, мамаша нашего Тиддли Пома. А отец — тот же производитель.

Молния, подумал я, редко попадает в одно и то же дерево.

— Что ж, тогда вы сможете выгодно продать жеребенка.

Он презрительно фыркнул:

— Она числится за фермой.

Я усмехнулся про себя. Фермеры имели право тренировать лошадей, вкладывая в них немалые деньги, но при продаже лошадь попадала под статью дохода, и сумма облагалась большим налогом. При продаже Тиддли Пома или его брата пришлось бы отдать почти половину выручки департаменту налоговых сборов.

— Джо, выведи кобыл, — сказал Ронси третьему наезднику, безмолвному и хрупкому на вид старичку, чья кожа на лице и руках была обветрена и походила на древесную кору. Тот выпустил лошадей на луг. Питер стоял у ворот рядом с Пэтом. В отличие от брата он выглядел крупнее, увереннее в себе и куда простодушнее.

— Славные у вас сыновья, — сказал я Ронси.

Тот поджал губы. Сыновья, по-видимому, не были предметом его гордости. В ответ на мой заискивающий комплимент он сказал:

— Пошли в дом, там и спросите все, что вас интересует. Вы сказали, это для журнала?

Я кивнул.

— Пэт! — крикнул он. — Привяжи этих трех как следует и задай им корм, а Джо пусть займется изгородью. Питер, у тебя тоже дел полно. Ступай, работай!

В молчаливом поведении мальчиков таился закипающий бунт. Они нарочито помедлили, а потом двинулись прочь, храня невозмутимое выражение на лицах. Крышка над котлом пара. В один прекрасный день Ронси может и ошпариться. Мы быстро пересекли двор и прошли в кухню. Мясо все еще текло. Ронси обошел лужицу и сделал мне знак следовать за ним в небольшую полутемную прихожую.

— Мэдж! — крикнул он. — Мэдж!

Отцу повезло не больше, чем сыну. Он, как и Питер, пожал плечами и провел меня в комнату, убогую и обшарпанную, как и все в доме. Вокруг на полу и стульях валялись разные вещи, письма, газеты, одежда, игрушки и прочий совсем уже непонятный хлам. На подоконнике высилась ваза с давно увядшими и засохшими хризантемами, а на потолке бесстыдно красовалась паутина. В камине громоздилась кучка остывшего еще вчера пепла.

— Садитесь, если найдете, где, — сказал Ронси. — Мэдж позволяет ребятам творить в доме черт знает что. Слишком мягка с ними. Вне дома я этого не терплю.

— А сколько их у вас?

— Мальчиков? Пятеро.

— И дочь?

— Нет, — отрубил Ронси. — Пятеро сыновей. — По-видимому, эта ситуация его серьезно угнетала. — Что за журнал?

— «Тэлли». Им нужен занимательный материал к предстоящим скачкам на Золотой кубок, и я решил для разнообразия забыть о разных там знаменитостях и высветить факелом прессы другой объект.

— Понял, — несколько заносчиво сказал он. — Кстати, обо мне уже писали раньше.

— Я знаю, — успокоил я его.

— И о Золотом кубке тоже. Сейчас покажу.

Он вскочил, подошел к двухтумбовому письменному столу, вытащил один ящик и перенес его к моему дивану. Водрузил ящик посередине, смахнув на пол измятый свитер, две сломанные игрушечные машинки, растрепанный сверток в коричневой бумаге, и уселся на освободившееся место.

В ящике оказалась стопка газетных вырезок вперемешку с фотографиями. Никаких вам кожаных дорогих альбомов, как у Хантерсонов.

Внезапно я подумал о Гейл. Я видел, как Ронси что-то говорит мне, но думал о ее теле. О душистой и смуглой коже. Ронси о чем-то спросил, но я не расслышал.

— Ради Бога, простите.

— Я говорю, знаете ли вы Берта Чехова? — Он держал в руке длинную вырезку с фотографией и крупным заголовком «Тиддли Пом вернулся».

— И да… и нет, — ответил я неуверенно.

— Не понимаю, — буркнул он. — Я думал, вы знакомы, раз занимаетесь общим делом.

— Я знал его. Он умер в прошлую пятницу.

Я читал заметку, а Ронси пытался выразить сожаление по поводу случившегося, хотя безразличие, звучавшее в его голосе, явно портило весь этот эффект.

Берт Чехов рассказывал читателям о шансах Тиддли Пома в предстоящих скачках на кубок. По его мнению, устроители, поместившие лошадь в весовую категорию 10,7 стона, страдали слепотой и умственной неполноценностью, а всем понтерам, которые не бросились тут же делать на него ставки, следовало бы нанять няньку, чтобы утирала им сопли. Он призывал всех и каждого торопиться со ставками, пока букмекеры не наткнулись на это «золотое дно». В свойственном Берту залихватском стиле лошадь была разрекламирована, точно четырехступенчатая ракета.

— Не знаком с этой статьей, — сознался я. — Видимо, пропустил.

— Он звонил в прошлый четверг, а напечатали ее в пятницу. Наверное, в тот самый день, когда он погиб. Я, честно сказать, не ожидал, что она появится. Мне показалось, он был в стельку пьян…

— Вполне возможно, — ответил я.

— И это мне не понравилось.

— Статья?

— Сам-то я не ставил на Тиддли Пома, вот в чем дело. А он этой своей болтовней здорово сбил цену, и когда в пятницу я позвонил своему букмекеру, тот не давал мне больше ста к восьми. А сегодня они сделали его фаворитом при восьми к одному, а до скачек еще целые три недели. Конечно, Тиддли Пом хорошая лошадь, но он все же не Аркл. Мне, честно говоря, это было непонятно.