Перебравшись на сиденье, я тупо наблюдал за мелькавшими в окне желтыми расплывшимися от тумана огнями. Глаза полузакрыты, горло перехватывало от тошноты, руки лежали на коленях, бесчувственные и ватные. Боль разливалась по всему телу. Потерпи, сказал я себе, это пройдет.
Ждать пришлось долго. Огней за окном стало больше, и поезд замедлил ход. Лондон. Пересадка.
Пора наконец сдвинуться с места. Печальная перспектива. Любое движение может причинить боль.
Поезд подкатил к платформе вокзала Сент-Панкрас и, дернувшись, остановился. Я продолжал сидеть, пытался заставить себя приподняться, но не смог, хотя знал, что, если не выйду из вагона, его переведут на боковой путь, и мне предстоит коротать в купе холодную, неуютную ночь.
Дверь снова с грохотом отворилась. Замирая от ужаса, я поднял глаза, но человека в грубом комбинезоне и с кастетом на кулаке там не оказалось. Кондуктор.
Волна облегчения захлестнула меня, и только теперь я осознал степень своего испуга и разозлился на себя за малодушие.
— Конечная остановка, — буркнул кондуктор.
— Угу.
Он вошел в купе и пристально взглянул на меня:
— Отмечали праздник, сэр?
— Ага, — согласился я. — Отмечал.
Взяв наконец себя в руки, я встал. Я был прав. Страшно больно.
— Послушай-ка, приятель, ты уж будь любезен, не напачкай тут, — проговорил кондуктор убедительным тоном.
Я отрицательно мотнул головой. Добрался до двери. Выкатился в коридор. Кондуктор заботливо подхватил меня под руку и помог сойти на платформу. Медленно продвигаясь вперед, я слышал, как он, посмеиваясь, говорит у меня за спиной группе носильщиков:
— Видали этого? Весь сине-зеленый и потный, как свинья.
— Пьянь несчастная!
Домой я доехал на такси и долго поднимался по лестнице. Миссис Вудворд, против обыкновения, с нетерпением поджидала меня, так как боялась возвращаться домой в такой туман. Я извинился.
— Ничего, мистер Тайрон, вы же знаете, я всегда с удовольствием.
Дверь за ней затворилась, и я с трудом преодолел искушение немедленно рухнуть на диван и застонать.
Подошел поцеловать Элизабет. Она внимательно взглянула на меня.
— Тай, ты ужасно бледный. — Полностью скрыть от нее происшедшее не удавалось.
— Упал, — ответил я. — Споткнулся. Прямо дух вышел вон.
Она сразу забеспокоилась, причем в глазах ее явственно отражался страх не только за себя.
— Не волнуйся, — пробормотал я. — Ничего страшного.
Я вошел в кухню и оперся о стол руками. Постояв так минуты две, я вспомнил, что у Элизабет где-то были обезболивающие таблетки. Достал пузырек из шкафа. Там оставалось только две. Я проглотил одну, отметив про себя, что надо позвонить врачу и попросить выписать новый рецепт. Одной явно не достаточно, но все же лучше, чем ничего. Вернулся в комнату и, превозмогая боль, начал, как обычно, готовить вечерние коктейли.
Когда наконец, разделавшись с ужином, посудой и вечерними процедурами, я разделся и лег в постель, стало ясно, что слева у меня сломаны три ребра. Никаких серьезных повреждений, как утверждал тот верзила.
Я лежал в темноте, стараясь дышать неглубоко и не кашлять, и размышлял, кто и по чьему приказу так круто обошелся со мной, и стоит ли сообщать об этом Люку-Джону. Подобный материал он несомненно поместит на первую полосу, стараясь выжать из истории максимум возможного, и, уж конечно, сам сочинит заголовок. Мои страдания в счет не идут. Что стоят они в сравнении с распродажей газеты! Люк-Джон не отличался сентиментальностью. Если же я скрою от него происшедшее и он разнюхает обо всем сам, мне предстоит работать в атмосфере ледяной ненависти и постоянного недоверия. Этого я допустить не мог. Моего предшественника постепенно выжили из газеты только за то, что он утаил от Люка-Джона очередную пикантную историю, в которую был замешан. На нее наткнулась конкурирующая газета и обставила наш «Блейз». Люк-Джон никогда ничего не прощал и никогда ничего не забывал.
Я глубоко вздохнул. Ошибка. Поврежденные ребра отозвались с чрезмерной резвостью. Нельзя сказать, что я провел спокойную, уютную ночь в домашней постели. Утром я ползал по квартире, как сонная муха. Элизабет видела, как я встаю и передвигаюсь, и лицо ее исказилось от болезненного беспокойства.
— Тай!
— Всего лишь пара синяков, детка. Я же говорил тебе, я упал…
— Ты выглядишь… совсем больным.
Я покачал головой:
— Сейчас сварю кофе.
Сварил кофе. С вожделением посмотрел на последнюю таблетку Элизабет. Я не имел права ее трогать. До сих пор у нее еще иногда случались сильнейшие приступы судорог, в этих случаях необходимо срочно принимать обезболивающее. Пришла миссис Вудворд, и я отправился за новым рецептом.
Доктор Антонио Перелли выписал рецепт без лишних слов и протянул мне бумажку.
— Как она?
— Отлично. Как всегда.
— Пора бы ее навестить.