Сочинения в двенадцати томах. Том 3

Но более всего его раздражило указание на то, что континентальная блокада не приносит вреда англичанам. Странно, что нельзя коснуться Гамбурга, не давая этого почувствовать Парижу, ядовито замечает император, а можно нанести удар всей континентальной торговле, не нанося этим вреда англичанам[26]. Наполеон отлично знает, что, конечно, Франция тоже страдает от континентальной блокады, так же как Гамбург, как Голландия, но ведь не хочет же совет сделать отсюда вывод, что не следует причинять никакого зла англичанам только из страха, что эти потрясения отразятся на всей Европе[27]. Наполеону это кажется победоносным доведением до абсурда всех рассуждений совета. Он так раздражен, что ставит представителям французского торгового класса в пример их английских собратьев по профессии (le commerce anglais… est constamment occup'e `a appuyer les mesures du gouvernement, `a faire valoir son cr'edit… etc.). Вообще он гневно требует, чтобы совет вполне искренно (avec sinc'erit'e) изложил полускрытые свои мысли… Нельзя сказать, чтобы прием, встреченный этими скромными представлениями совета, особенно мог расположить к откровенности.

Император решил тем не менее, что настала пора опять помочь субсидиями промышленности.

Наполеон приказал (19 декабря 1810 г.) дать заказы лионским фабрикантам для нужд императорского двора, разрешил выдать ссуды под залог шелковых товаров, в принципе решил закупить в России на 3 миллиона франков (за счет казны) нужные для флота товары, причем уплата России была бы произведена шелковыми товарами лионского производства; наконец, он остановился на мысли непременно требовать от получающих лиценции судохозяев, чтобы половина вывозимого из Франции груза состояла именно из лионских шелковых материй[28].

Затем была организована выдача казенных ссуд под залог непроданного товара. Выдача займов под товары и устройство склада этих принимаемых под залог товаров не особенно облегчили положение промышленников; порицающие эту меру говорили, что она скомпрометирует Францию перед иностранцами, что будет казаться, будто французская торговля заложена в ломбарде[29]. Но даже и хвалившие это мероприятие считали, что, конечно, оно может иметь лишь паллиативное значение[30], не говоря уже о тех губительных последствиях, которые будет иметь для кредита любого промышленника его обращение к такого рода закладу товаров[31].

Но в это же время, в ноябре — декабре 1810 г., внезапные конфискации колониальных товаров, и именно в Германии, нередко поминались в качестве одной из главных причин начинающегося жестокого кризиса, торговой и биржевой паники во Франции[32].

Главный торговый совет опять указывает (в самом конце 1810 г.) как на одну из очень серьезных причин торгово-промышленного кризиса на следующее обстоятельство. Многие государства континента переживают финансовый кризис, так как их запасы звонкой монеты пошли на покрытие контрибуций, наложенных на них Наполеоном; правительства этих государств прибегли к банкирам местным и соседних держав, эти банкиры — к парижским банкирам, которые понадеялись на «приток денег к Парижу» и на обилие звонкой монеты во Франции. Но так как должники оказались в очень ненадежном и несчастном положении, то все это сильно поколебало кредит и распространило тревогу в деловом мире[33]. Другие причины — внезапное повышение тарифов (трианонским декретом), неустойчивость таможенного законодательства, привоз иностранных товаров владельцами лиценций, падение курса бумажных денег в Австрии, в России[34].

В декабре 1810 г. Наполеон потребовал сведений о лионской шелковой промышленности, и ему доложили: 1) что число станков, вообще работающих в Лионе и его предместьях, перед началом кризиса дошло до 14 тысяч, что при каждом станке работает по 4 человека, но что сейчас, в декабре 1810 г., половина станков стоит без работы; что не хватает на зиму заказов на 12 миллионов франков, чтобы все станки могли работать[35].

Общая тревога усиливалась наступившей дороговизной хлеба. В Париже в декабре 1810 г. 4 фунта хлеба стоили 14 су (70 сантимов)[36].

Правящие власти иногда обвиняли в разразившемся в 1811 г. кризисе промышленников, которые повели дела в слишком грандиозном масштабе, не отвечавшем нуждам и истинным размерам потребления. А промышленники сваливали вину на правительство, которое само всеми мерами поощряло их к этому образу действий. Министерство внутренних дел доводило до сведения императора об этих толках и пересудах[37].

Начинался ропот. Конечно, ропот проявлялся еще сильнее, чем в том виде, как это представляли императору, и министр внутренних дел кое-где намекает, что он передает далеко не все[38].