Сочинения в двух томах

Чудные, полные руки, и — что всего лучше —

Блеск и движенье, здоровье и нега,

Грация с силой во всех сочеталися формах.

   1851

АНАКРЕОН

(И. А. Гончарову)

В день сбиранья винограда

В дверь отворенного сада

Мы на праздник Вакха шли

И — любимца Купидона —

Старика Анакреона

На руках с собой несли.

Много юношей нас было.

Бодрых, смелых, каждый с милой,

Каждый бойкий на язык;

Но — вино сверкнуло в чашах —

Мы глядим — красавиц наших

Всех привлек к себе старик!..

Дряхлый, пьяный, весь разбитый,

Череп розами покрытый, —

Чем им головы вскружил?

А они нам хором пели,

Что любить мы не умели,

Как когда-то он любил!

   1852

ЮНОШАМ

Будьте, юноши, скромнее!

Что за пыл! Чуть стал живее

Разговор — душа пиров —

Вы и вспыхнули, как порох!

Что за крайность в приговорах,

Что за резкость голосов!

И напиться не сумели!

Чуть за стол — и охмелели,

Чем и как — вам всё равно!

Мудрый пьет с самосознаньем,

И на свет, и обоняньем

Оценяет он вино.

Он, теряя тихо трезвость.

Мысли блеск дает и резвость,

Умиляется душой,

И, владея страстью, гневом,

Старцам мил, приятен девам

И — доволен сам собой.

   1852

АНАКРЕОН СКУЛЬПТОРУ

(Графу Ф. П. Толстому)

Что чиниться нам, ваятель!

Оба мы с тобой, приятель,

Удостоены венца;

Свежий лавр — твоя награда,

Я в венке из винограда

Век слыву за мудреца.

Так под старость, хоть для смеху,

Хоть для юношей в потеху,

Мне один вопрос реши!

Видел я твои творенья;

Формы, мысли выраженье —

Всё обдумал я в тиши.

Но одним смущен я крепко...

В них совсем не видно слепка

С наших модных героинь,

Жриц афинского разврата, —

А с любимых мной когда-то

Юных дней моих богинь!

Горлиц, манною вскормленных!

Купидоном припасенных

Мне, как баловню его!

А с красот их покрывало,

Милый друг, не упадало,

Знаю я, ни для кого!

Вот хоть Геба молодая.

Что, кувшин с главы спуская,

Из-за рук, смеясь, глядит —

Это Дафна! та ж незрелость

Юных форм, девчонки смелость

И уж взрослой девы стыд!

Дафну я таил от света!

Этой розы ждал расцвета —

Но напрасно! Раз она,

Искупавшися, нагая,

В воду камешки кидая,

Веселилася одна...

Я подкрался... обернулась,

Увидала, поскользнулась

И с уступа на уступ —

В самый омут... К ней лечу я,

Всплыл — и что же? Выношу я

Из воды холодный труп!

Знал еще я дочь сатрапа!

Подкупив ее арапа,

Проникал в гарем я к ней...

Что же? лик ее надменный,

Нетерпеньем оживленный,

Вижу в Гере я твоей!

Та ж игра в ланитах смуглых,

Та же линия округлых,

Чудно выточенных ног,

То ж изнеженное тело,

И спины волнистость белой...

Нет! ты видеть их не мог!

Иль художники, как боги,

Входят в Зевсовы чертоги

И, читая мысль его,

Видят в вечных идеалах

То, что смертным, в долях малых,

Открывает божество?

   1853

АЛКИВИАД

Внучек, верь науке деда:

Верь — над женщиной победа

Нам трудней, чем над врагом.

Здесь всё случай, всё удача!

Сердце женское — задача,

Не решенная умом!

Ты слыхал ли имя Фрины?

Покорялися Афины

Взгляду гордой красоты, —

Но на нас она взирала,

Как богиня, с пьедестала

Недоступной высоты.

На пирах ее быть званным —

Это честь была избранным, —

Принимала, как сатрап!

Всем серебряные блюды

И хрустальные сосуды,

И за каждым — черный раб!

Раз был пир... то пир был граций!

Острых слов, импровизаций

И речей лился каскад...

Мне везло: приветным взглядом

Позвала уж сесть с ней рядом —

Вдруг вошел Алкивиад.

Прямо с оргии он, что ли!

Но, крича, как варвар в поле,

Сшиб в дверях двух скифов с ног,

Оттолкнул меня обидно

И к красавице бесстыдно

На плечо лицом прилег!

Были тут послы, софисты,

И архонты, и артисты...

Он беседой овладел,

Хохотал над мудрецами

И безумными глазами

На прекрасную глядел.

Что тут делать?.. Полны злости,

Расходиться стали гости...

Смотрим — спит он! Та — молчит

И не будит... Что ж? Добился!

Ей повеса полюбился,

Да и нас потом стыдит!

   1853

АСПАЗИЯ

Что скажут обо мне теперь мои друзья?

Владычица Афин, Периклова подруга,

Которую Сократ почтил названьем друга,

Как девочка, люблю, томлюсь и плачу я...

Всё позабыто — блеск, правленье, государство,

Дела, политики полезное коварство,

И даже самые лета... но, впрочем, нет!

У женщин для любви не существует лет;

Хоть, говорят, глупа последней страсти вспышка,

Пускай я женщина, а он еще мальчишка,

Но счастье ведь не в том, чтобы самой любить

И чувством пламенным сгорать и наслаждаться;

Нет, счастием его дышать и любоваться

И в нем неопытность к блаженству приучить...

А он — он чистое подобье полубога!..

Он робок, он стыдлив и даже дик немного,

Но сколько гордости в приподнятых губах,

И как краснеет он при ласковых словах!

Еще он очень юн: щека блестит атласом,

Но рано слышится в нем страсть повелевать,

И позы любит он героев принимать,

И детский голос свой всё хочет сделать басом.

На играх победив, он станет как Ахилл!

Но, побежденный, он еще мне больше мил:

Надвинет на чело колпак он свой фригийский

И, точно маленький Юпитер Олимпийский,

Глядит с презрением, хотя в душе гроза

И горькою слезой туманятся глаза...

О, как бы тут его прижать к горячей груди

И говорить: «Не плачь, не плачь, то злые люди...»

В ланиты, яркие румянцем вешних роз,

И в очи целовать, блестящие от слез.

Сквозь этих слез уста заставить улыбаться,

И вместе плакать с ним, и вместе с ним смеяться!

   1853

ПРЕТОР