Сочинения в двух томах

Усыпан путь их был цветами,

Ковры висели из окон,

И воздух был колоколами

До гор далеких потрясен.

Они на площадь направлялись,

Туда ж по улицам другим,

Пестрея, маски собирались

С обычным говором своим:

Паяц, и, с лавкой разных склянок,

На колеснице шарлатан,

И гранд, и дьявол, и султан,

И Вакх со свитою вакханок.

Но, будто волны в берегах,

Вдруг останавливались маски

И прекращались смех и пляски:

На площади, на трех кострах,

Монахи складывали в груды

Всё то, что тешит резвый свет

Приманкой неги и сует.

Тут были жемчуг, изумруды,

Великолепные сосуды,

И кучи бархатов, парчей,

И карт игральных, и костей,

И сладострастные картины,

И бюсты фавнов и сирен,

Литавры, арфы, мандолины,

И ноты страстных кантилен,

И кучи масок и корсетов,

Румяна, мыла и духи,

И эротических поэтов

Соблазна полные стихи...

Над этой грудою стояло,

Верхом на маленьком коньке,

Изображенье карнавала —

Паяц в дурацком колпаке.

Сюда процессия вступила.

На помост встал монах седой,

И чудно солнцем озарило

Его фигуру над толпой.

Он крест держал, главу склоняя

И указуя в небеса...

В глубоких впадинах сверкая,

Его светилися глаза;

Народ внимал ему угрюмо

И рвал бесовские костюмы,

И, маски сбросивши тайком,

Рыдали женщины кругом.

Монах учил, как древле жили

Общины первых христиан.

«А вы, — сказал, — вы воскресили

Разбитый ими истукан!

Забыли в шуме сатурналий

Молчанье строгое постов!

Святую Библию отцов

На мудрость века променяли;

Пустынной манне предпочли

Пиры египетской земли!

До знаний жадны, верой скупы,

Понять вы тщитесь бытие,

Анатомируете трупы —

А сердце знаете ль свое?..

О матерь божия! тебя ли,

Мое прибежище в печали,

В чертах блудницы вижу я!

С блудниц художник маловерный

Чертит, исполнен всякой скверны,

И выдает вам за тебя!..

Разврат повсюду лицемерный!

Вас тешит пестрый маскарад —

Бес ходит возле каждой маски

И в сердце вам вливает яд.

В вине, в науке, в женской ласке

Вам сети ставит хитрый ад,

И, как бессмысленные дети,

Вы слепо падаете в сети!..

Пора! Зову я вас на брань.

Из-за трапезы каждый встань,

Где бес пирует! Бросьте яству!

Спешите! Пастырю во длань

Веду вернувшуюся паству!

Здесь искупление грехам!

Проклятье играм и костям!

Проклятье льстивым чарам ада!

Проклятье мудрости людской,

В которой овцы божья стада

Теряют веру и покой!

Господь, услышь мои моленья:

В сей день великий искупленья

Свои нам молнии пошли

И разрази тельца златого!

Во имя чистое Христово

Весь дом греха испепели!»

Умолк — и факелом зажженным

Взмахнул над праздничным костром;

Раздался пушек страшный гром;

Сливаясь с колокольным звоном,

Te Deum^[48] грянул мрачный хор;

Столбом встал огненный костер.

Толпы народа оробели,

Молились, набожно глядели,

Святого ужаса полны,

Как грозно пирамидой жаркой

Трещали, вспыхивали ярко

Изобретенья Сатаны

И как фигура карнавала —

Его колпак и детский конь —

Качалась, тлела, обгорала

И с шумом рухнула в огонь.

————

Прошли года. Монах крутой,

Как гений смерти, воцарился

В столице шумной и живой —

И город весь преобразился.

Облекся трауром народ,

Везде вериги, власяница,

Постом измученные лица,

Молебны, звон да крестный ход.

Монах как будто львиной лапой

Толпу угрюмую сжимал,

И дерзко ссорился он с папой,

В безверьи папу уличал...

Но с папой спорить было рано:

Неравен был строптивый спор,

И глав венчанных Ватикана

Еще могуч был приговор...

И вот опять костер багровый

На той же площади пылал;

Палач у виселицы новой

Спокойно жертвы новой ждал,

И грозный папский трибунал

Стоял на помосте высоком.

На казнь монахов привели.

Они, в молчании глубоком,

На смерть, как мученики, шли.

Один из них был тот же самый,

К кому народ стекался в храмы,

Кто отворял свои уста

Лишь с чистым именем Христа;

Христом был дух его напитан,

И за него на казнь он шел;

Христа же именем прочитан

Монаху смертный протокол,

И то же имя повторяла

Толпа, смотря со всех сторон,

Как рухнул с виселицы он,

И пламя вмиг его объяло,

И, задыхаясь, произнес

Он в самом пламени: «Христос!»

Христос, Христос, — но, умирая

И по следам твоим ступая,

Твой подвиг сердцем возлюбя,

Христос! он понял ли тебя?

О нет! Скорбящих утешая,

Ты чистых радостей не гнал

И, Магдалину возрождая,

Детей на жизнь благословлял!

И человек, в твоем ученье

Познав себя, в твоих словах

С любовью видит откровенье,

Чем может быть он свят и благ...

Своею кровью жизни слово

Ты освятил, — и возросло

Оно могуче и светло;

Доминиканца ж лик суровый

Был чужд любви — и сам он пал

Бесплодной жертвою . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

   1851

КЛЕРМОНТСКИЙ СОБОР

Не свадьбу праздновать, не пир,

Не на воинственный турнир

Блеснуть оружьем и конями

В Клермонт нагорный притекли

Богатыри со всей земли.

Что луг, усеянный цветами,

Вся площадь, полная гостей,

Вздымалась массою людей,

Как перекатными волнами.

Луч солнца ярко озарял

Знамена, шарфы, перья, ризы,

Гербы, и ленты, и девизы,

Лазурь, и пурпур, и металл.

Под златотканым балдахином,

Средь духовенства властелином

В тиаре папа восседал.

У трона — герцоги, бароны

И красных кардиналов ряд;

Вокруг их — сирых обороны —

Толпою рыцари стоят:

В узорных латах итальянцы,

Тяжелый шваб, и рыжий бритт,

И галл, отважный сибарит,

И в шлемах с перьями испанцы;

И, отдален от всех, старик,

Дерзавший свергнуть папства узы:

То обращенный еретик