Сочинения в двух томах

Разбранила я обидно

И булавкой исколола...

Было после так мне стыдно...

Мы поссорились с супругом...

Почему, сама не знаю,

Я его в опочивальню

Уж неделю не пускаю...

Я люблю его всем сердцем

И ревную... но со мною

Что-то странное творится...

Точно спорю я с собою...

«Надо думать лишь о муже», —

Беспрестанно повторяю,.

И — другого, чуть забудусь,

Через миг воображаю.

«Дон Фернандо, дон Фернандо!» —

Я твержу усильно, внятно, —

Из груди ж другое имя

Рвется с силой непонятной!

Так и крикнула б с балкона,

Ночью, в небо голубое,

И на всё бы королевство,

Это имя роковое!

Сердцу страшно с этой тайной

Притворяться и лукавить...

Помоги мне... ты умеешь

И утешить, и наставить...»

Мог утешить и наставить

Всех монах сердечным словом,

Но глядел на королеву

Взглядом грустным и суровым.

«Трудно дать совет, — сказал он, —

Этот грех — не как другие...

Он — предтеча божьей кары

За грехи твои иные!

Вслед за ним придет злодейство,

Скорбь и муки преисподней, —

И тебя спасти мне трудно:

Ты забыла страх господний!

Святотатцам и злодеям

В умерщвленьи плоти грешной

Есть спасенье; но убийце

Духа божья — ад кромешный!»

Изабелла содрогнулась,

Но скользить над адской бездной

Ей, как истой кастильянке,

Было жутко — но любезно!

«Научи ж, что делать, padre!^[49]

И наставь меня на благо!

Я еще построю церковь,

Я пешком пойду в Сан-Яго».

«Если б храм ты не из злата

И порфира созидала,

А в сердцах твоих народов

Храм духовный устрояла,

И стояла бы у двери,

Яко страж с мечом горящим,

Возбраняя вход гиенам

И ехиднам злошипящим, —

Ты б избегла страшной кары!

Зла мятежные пучины

Тщетно б храм твой осаждали!

Но раскрыла ты плотины,

Разлилось нечестья море

И волною досягнуло

Даже царственного трона,

И в лицо тебе плеснуло!

Омраченный дух твой принял

Смрадных волн его дыханье,

Как вечернюю прохладу,

Как цветов благоуханье...

Вот и казнь за то!..» — «За что же?»

— «Иль не видишь, королева,

Погляди — плоды несметны

Сатанинского посева:

Вся страна кишит жидами!

Всюду маги, астрологи!

Новизна проникла всюду —

В кельи, в хижины, в чертоги!

Саламанхские студенты

Купно с мавром, с жидовином

Над одной толкуют книгой,

За столом сидят единым!

В оных псах смердящих юность

Братьев чтит, назло закону,

И разносит дух в народе,

Вере гибельный и трону.

Мудрость истинную презря,

Что толкует люд безбожный?

Будто шар — земля, который

Весь кругом объехать можно

И открыть такие земли,

О которых ни в Писаньи

Нет помину, ни в едином

Каноническом преданьи!

Говорят, резные буквы

Нынче как-то составляют

И одну и ту же книгу

В целых сотнях размножают, —

Что же, если эти бредни

В сотнях списков по вселенной

Вихорь дьявольский размечет?

Всё в хаос придет смятенный!

И... и кто же рукоплещет

Этой пляске вавилонской?

В ком покров ей и защита?

В королеве арагонской!..»

Так, борясь с врагом исконным,

Говорил он королеве

Об ее отчете богу

И о божьем близком гневе,

Но укорам громоносным

Не нашел монах ответа,

Было сердце королевы

Точно бронею одето.

Не испуганным ребенком

Перед ним она стояла;

Не того, молве поверя,

От монаха ожидала.

Ей уж стал казаться лучше

Духовник ее придворный,

Но искуснее обоих —

Приор в Бургосе соборный.

«Ну, а этот!.. мне пророчит

Ад и всяческие страхи

За жидов и за ученых!

Он такой, как все монахи!»

И, собою не владея,

Изабелла гордо встала

И, вуаль с чела откинув,

Так монаху отвечала:

«Я, как женщина, о padre,

Дел правленья не касаюсь.

Их король ведет. Сама же

В чем грешна я — в том и каюсь.

Мне самой жиды противны.

Но они народ торговый,

И — политик это ценит —

На налог всегда готовый.

С королем, моим супругом,

В Саламанхе мы бывали,

Нас нигде с таким восторгом,

Как студенты, не встречали.

Дон Фернандо был доволен,

Я ж скажу, что говорила:

В их сердцах — опора трона,

Наша слава, наша сила!..

А от тех ученых бедных,

С виду, может быть, забавных,

Уж давно у нас в бумагах

Много есть проектов славных.

Их труды и жажду знаний

Для чего стеснять — не знаю!

И возможно ль всех заставить

Думать так, как я желаю!

Пусть их мыслят, пусть их ищут!

Мысль мне даст бедняк ученый —

Из нее, быть может, выйдет

Лучший перл моей короны!

И что будет — воля божья!

Только всё нам предвещает:

Миру царствованье наше

Новых дней зарей сияет!»

И уйти она хотела

Без смущения, без страха,

Лишь сердясь на дам придворных,

Расхваливших ей монаха.

Но монаха, знать, недаром

Жены славили и девы:

Как глаза его сверкнули

На движенье королевы!

Он как барс в железной клетке

Встрепенулся, со слезами

Упуская эту душу,

Отягченную грехами!

«Погоди! — он кликнул громко. —

И познай: не я, царица,

Говорил с тобой. Здесь явно

Всемогущего десница!

Я в лицо тебя не видел:

Ты его мне скрыть хотела,

Кто ж сказал, что предо мною

Королева Изабелла?

Всё, царица, всё я знаю...

Все дела твои, мечтанья,

Даже — имя, пред которым

Ты приходишь в содроганье...

Бал французского посольства...

Кавалер иноплеменный

В черной маске... На охоте

Разговор уединенный...

После в парке...» — «Здесь измена! —

Горьким вырвалося стоном

Из груди у королевы. —

Кто же был за мной шпионом?..

Кто? ответствуй!..» — всё забывши,

Восклицала королева,

Величава и прекрасна

В блеске царственного гнева...

Если б не был Сан-Мартино

Небом свыше вдохновенный,

Я б сказал: глаза горели

У него, как у гиены;

Но когда с негодованьем