Боже! как смотришь на эти лиловые горы,Ярко-оранжевый запад и бледную синь на востоке,Мраком покрытые виллы и рощи глубокой долины;На этот город, прилепленный к горному склону,Белые стены, покрытые плющем густым, кипарисы,Лавры, шумящие воды, и там на скале, озаренныйСлабым сияньем зари, на колоннах изящных,Маленький храмик Цибелы, алтарь и статуи, —Грустно подумать, что там за горами, на полночь,Люди живут и не знают ни гор в багряницахОгненных зорь, ни широких кругом горизонтов!..Больно; сжимается сердце и мысль... Но грустнееДумать, что бродишь там в поле, богатом покосом,В темных лесах, и ничто в этой бедной природеМысли твоей утомленной не скажет, как этойВиллы обломки: «Здесь некогда, с чашей фалерна,В мудрой беседе, за долгой трапезой с друзьями,Туллий отыскивал тайны законов созданья»;Розы лепечут: «Венчали мы дев смуглолицых,Сладко поющих Милета и Делоса дщерей,Лирой и пляской своей потешавших Лукулла»;Воды: «Под наше паденье, под музыку нашуЯмб и гекзаметр настроивал умный Гораций»;Гроты, во мраке которых шумят водопады:«Здесь говорила устами природы Сивилла;Жрец многодумный таинственно в лунные ночиСлушал глаголы богини и после вещал ихРобкой толпе со ступеней Цибелина храма...В недрах горы между тем собирались, как тени,Ратники новыя веры, и раб и патриций;Слышались странные звуки и чуждое пенье.Будто Везувий, во мраке клокочущий лавой, —И выходили потом, просветленные свыше,В мир на мученье, с глаголом любви и смиренья...»1844