Сочинения. Воспоминания. Письма

– Я нашел их на Алтае, в юрте Аргута, и похитил их. Разве можно таких красавиц держать на Алтае? Они должны жить в больших городах. Не думайте о их судьбе. Я позабочусь о каждой. Каждая будет жить богато. Я в этом уверен. Я сказал бы вам, кто они, но ведь вы недоверчивы и рассмеетесь, не поверите мне. Скажете: я поэт, фантазер. А между тем я хотел бы сказать правду, одну только правду. Если вам сказать, что я торговец живым товаром и везу этих девять красавиц в гарем самому шаху персидскому, вы поверите. А если я скажу, что бог зла Эрлик похитил у бога добра Ульгеня, с которым творил жизнь на земле, его девять дочерей, вы не поверите. А ведь вы, люди, так наивны. Вы, люди, разделены специальностями на миллионы чуждых друг другу отдельных личностей. Многое, выходящее за круг ваших специальностей, кажется вам фантазией. Ну скажите, что вы знаете о гипнозе, об этой великой силе? А между тем я здесь, не сходя с места, покажу вам чудеса, и вы поверите, что я бог. Хотите? Вот смотрите: там сидит в углу солидный человек и читает книгу. А я захочу, и он будет петь веселую песенку, спляшет вам кекуок и с шляпой обойдет вас всех и попросит милостыню. И вы, несмотря на всю свою жадность, положите ваши кольца, ваши часы в его шляпу. Хотите? Готово.

И вот встает старик, поет залихватски веселую песенку и танцует кекуок. Потом обходит всех пассажиров, и они снимают часы, кольца и кладут в его шляпу.

И вот старик удивленно спрашивает:

– Откуда у меня столько часов?

– Это наши часы! И каждый ищет свои часы в его шляпе.

– Ну вот, разве это может сделать человек? А вы не верите, что я – бог зла Эрлик. Я еще и не то могу сделать…

Поезд подходил к Омску. Уже мелькали пролеты моста через Иртыш. Ичменев вздумал остановиться в Омске. Нанял извозчиков, носильщики вынесли багаж, и Ичменев с девятью девушками поехал в город. Остановились в лучшей гостинице «Россия».

И вот Ичменев стал знакомить девушек с городом. Ходили все по магазинам, делали покупки. Вечером – в кинематографе или в театре. Такая новая жизнь нравилась алтайским девушкам. Особенно удивительным им казался кинематограф.

На четвертый день Ичменев сказал:

– Одна из вас должна остаться здесь. Пусть скажет, кто желает из вас остаться в этом городе.

– Мы боимся, мы не расстанемся.

– Я сказал: одна останется. Она выйдет здесь замуж. Я увез вас из Алтая для того, чтобы выдать всех вас замуж. Кто останется?

И пожелала остаться самая старшая, Аржани. Заплачено было вперед за номер. Распрощались сестры, сели на автомобиль и уехали. Скучно стало Аржани. Вздумала она пройтись прогуляться и заблудилась на улицах большого города. Никогда на Алтае не блуждала в вековом лесу Аржани. Каждую травку, каждое дерево знала. А здесь, на тротуаре маленького городишки, заблудилась и не знала, куда идти. Заплакала. Много народу окружило ее. Но как утешать чужестранку в ярком сине-красном наряде, не знающую слов? И всех вывел из затруднительного положения поп Варахасий.

– Где ей там по милициям шататься. Возьму я ее к себе. Переночует, а утро вечера мудренее, там и родственников разыщем.

Взял за руку Варахасий и повел Аржани. Любопытная толпа стала расходиться, у каждого было свое дело.

Аржани – Анисья Яковлевна

Пьет вдовый Варахасий чай с Аржани. Малиновое варенье, мед. А граммофон шипит, захлебывается.

«Чудеса чудесные. Откуда такая раскрасавица взялась? Не иначе сам Бог смилостивился над моей участью вдовца».

Уже детки Варахасия спать улеглись. Последний стакан допил Варахасий и говорит:

– А и будешь ты прозываться теперь Анисьей Яковлевной в честь моей покойной жены, и заменишь ты мне ее. Пойдем спать.

Покорно все исполняла Аржани. И спать пошла покорно. И женой стала так же покорно, как животные сходятся. Все просто.

Нахвалиться своей женой не мог Варахасий. И за детьми стала смотреть, и в церковь ходить, и молиться, и по-русски разговаривать. И не стало больше дочери Ульгеня Аржани, была поповна Анисья Яковлевна. Одевалась она в старые платья первой жены Варахасия, носила шубку соболью. Выйдет на улицу – одно загляденье, красота. В церкви стоит – больше народ на нее любуется, чем молится. На колени встает Анисья Яковлевна, крестится.

И потом – обычная жизнь мещанская. Интересы мещанские. Занавесочки на окнах тюлевые, а цветы стоят на подоконниках – гортензии да герань. В кинематограф ходит. Пудрится пудрой «Ралле», духами душится «Сиу». Хитрая, провела старого Варахасия, завела полюбовника молодого – дьячка Кирилла. А через девять месяцев и малой мальчишка пищал: глаза узкие, вкось поставленные, на алтайца похож. Радуется Варахасий:

– Это ничего, что киргизенок. Пусть растет православным.

О родном Алтае и не думает Анисья Яковлевна. Городская жизнь больше понравилась. Живет, наслаждается жизнью.