Сочинения. Воспоминания. Письма

Особенного, конечно, в этом ничего нет. Мало ли открывается и прогорает театров. Но этот театр особенный. Это театр антрепренера Ичменева. Это особенный театр. От диких водопадов, от гор Алтайских злой дух Эрлик, принимая разнообразные формы бытия, создавая жизнь, докатился до артиста-антрепренера. О, это имеет огромное значение. Творец жизни пришел к театру «Кристаллы мысли», иллюзорно показывающему жизнь. Это уже был почти крах творческого божества. Привыкший совместно с Ульгенем обдумывать новые творения – от маленькой мошки до гиганта слона, а потом, уже в одиночестве, мертвые творения из железа, копирующие прежние из костей и мяса, теперь Эрлик, усталый от творчества, может быть, состарившийся и никому не нужный, обреченный на смерть, потому что даже боги и те умирают, – теперь Эрлик открыл театр «Кристаллы мысли», копирующий жизнь людей.

Каждый вечер зажигались электрические лампочки Осрама. Каждый вечер по уборным перед зеркалами накладывали артисты грим, чтобы скрыть свои черты, свое лицо. Каждый вечер у кассы театра толпились люди и покупали билеты – право смотреть иллюзорную, обманную, нарочную жизнь.

Ичменев был премьер. Примадонна – Тина Ар, а инженю – дочь Ульгеня Онгудай.

Теперь она называлась Юлия Казимировна. Репертуар был смешанный: Художественного театра «Три сестры», «Вишневый сад», театра Комиссаржевской «Сестра Беатриса», «Нора», «Родина».

Вы, платящие деньги за билеты, вы, сидящие в театре, вы, смотрящие на игру артистов, вы наивны, глупы и не поверили бы, если бы вам сказать, что дочь бога, создателя жизни, Ульгеня, самого великого Ульгеня, которого чтит весь Алтай, дочь этого бога – Онгудай – играет сестру Беатрису.

О, как таинственна и непонятна жизнь. Жизнь творцов жизни, сделавшая их последними ненужными червяками ползающими. Жалок человек, создатель мощного двигателя-дизеля в тысячу лошадиных сил. Сам придумавший машину жалкий маленький инженер Дизель подойдет и подставит руку. Маховое колесо завертится и оторвет руку, и куски мяса разбросает и не посмотрит, что это сам вдохновитель этой машины. Машине все равно. То же самое случилось и с Эрликом. Гигантская жизнь, таинственная и непонятная, уже готова уничтожить миллионолетнего Эрлика. Пришла смерть божеству, больше никому не нужному. Жизнь уже не нуждается в новых формах. Жизнь может обходиться и без богов, без создателей жизни.

Что такое труппа артистов? По секрету сказать, это благородные нищие, просящие подаяния.

Когда у человека уже все потеряно и он уже ничего не может продать, он идет продавать свою силу. Когда нет силы, а есть умение писать, он идет в писцы или делается газетчиком.

Когда у человека нет желания работать и он не умеет писать, а только имеет более или менее подходящую внешность, такой человек делается артистом. Такие нищие рабы, законтрактованные на сезон, ежегодно перелетают с места на место, из города в город, из театра в театр. Несчастные люди, каждый вечер переживающие различные жизни и в конце концов остающиеся с опустошенной душой, и последние дни, когда годы сделают дряблым тело, доживающие в голоде и нищете по третьеразрядным гостиницам, в ночлежках и вот здесь, в театре.

Понял Эрлик, что он сам ничем не отличается от артиста, жалкого, несчастного. Миллионы лет переживать жизнь в различных видах для того, чтобы не помнить смененную жизнь. Не артист ли он был, играющий для толпы? Не было у него, Эрлика, преимущества перед самым обыкновенным артистом.

Артист Анчаров

Анчаров был стреляной птицей. Облетал все города России. По женской части – спец. Как увидел Юлию Казимировну, сыграл с ней несколько ролей, конечно, влюбился. Влюбился так, как никогда не влюблялся. Позабыл, что это семьсот двадцать девятая любовь, если только не восьмисотая. Нечего и говорить, что через три дня дочь самого Ульгеня, Онгудай, или Юлия Казимировна, была уже любовницей Анчарова. Вот тут-то и началась обычная история.

Анчаров вздумал занять место режиссера Бранберга. Как-никак, а родня самому Ичменеву, антрепренеру. Началось с малого, а потом все дальше и дальше, пошло углубление интриг.

Бранберг был добродушный немец, настойчивый, трудолюбивый искатель новых форм, поклонник Евреинова и барона Дризена, фанатик. В труппе его недолюбливали, и Анчаров решил выкурить Бранберга. Выкуривание началось исподтишка. Вежливость, рукопожатие, а потом – разные гадости: доносы Ичменеву, коллективные жалобы. И когда ничто из этого не помогло, в ход пошли другие испытанные средства. В бокалы подливали слабительного, так что к концу пьесы добродушный немец уже не мог играть. Один раз всыпали битое стекло. После этого Бранберг, зная, чем это грозит, не стал пить на сцене. И вот однажды револьвер, незаряженный, выстрелил, и артист, по ходу пьесы стрелявший в Бранберга, ранил его в руку. Пролежал добродушный немец с месяц, а потом стал просить Ичменева нарушить контракт:

– Я так работать не могу. Так меня и убить могут. И самое главное, я не знаю, кто мой враг.

Ичменев согласился:

– Можете не служить.

– О, благодарю вас! Вы избавили меня от многих неприятностей.