Сочинения. Воспоминания. Письма

Так и Москва, создание тысячелетий из мешочка жизни Эрлика. Расползлась жизнь по всем землям и морям, плесенью городов покрыта земля. Дома городов – четырехугольные каменные грибы.

Течет ручейками жизнь по улицам московским.

В роскошной гостинице «Отель» в третьем этаже заняты два лучших номера Ичменевым с семью красавицами алтайскими. Ичменев торопится. У него мало времени. Он призывает владельца ресторана Ивана Окунева и говорит:

– Я везу семь алтайских красавиц в Константинополь для гарема. Одну я могу уступить вам. Конечно, за хорошую цену.

Окунев – хитрый вятский мужичонка, разными жульническими проделками, воровством и даже убийством достигший богатства – от третьеразрядного трактира до пятиэтажного ресторана. Жизнь оправдывает победителей.

Окунев щурит свои хитрые кошачьи глаза и равнодушно говорит:

– Знаете ли, не требуется. Этого товара достаточно. Переполнено. На разные вкусы имеем: испанок, итальянок, француженок… Полно. Полный выбор. Не надо.

– Ваше дело. Я в деньгах не нуждаюсь. Я любитель, – и Ичменев показал ошалелому Окуневу огромную пачку пятисотрублевок.

– О, тогда другое дело. Совершенно другое дело. Позвольте взглянуть на товарец.

И вот покупатель живого товара в комнате алтайских девушек. Опытным глазом смотрит, тарбаганом скачут мысли.

– Такие красавицы! Откуда вы их взяли? Я всех их заберу.

– Только одну. Выбирайте только одну.

– Сколько?

– Деньги не важны. Не в деньгах дело.

– Одну тысячу, больше не могу. Перепроизводство живого товара. Даю так много, потому что замечательная красавица.

– Хорошо. Давайте деньги.

«Эх, прогадал, – завозилась тарантулом мысль Окунева. – Передал на пятисотку».

И долго стал выбирать Окунев. Эх, какие красавицы, все как на подбор, трудно и выбрать. И, зажав глаза, взял ощупью первую попавшуюся руку. Это оказалась рука Алтын-ту.

– Хорошо, пусть остается она.

– Я обижать не буду. Гостей только богатых буду допускать, будьте уверены.

– Представьте, у меня другие соображения, – сказал Ичменев. – Чем скорее вы доведете ее до панели и до больницы, тем лучше.

– Понимаю. Месть и деньги для вас безразличны? Получите. Знаете, не хватает трехсот. Я уж вам векселек срочный через месяцев пять…

– Нет, дело не в деньгах, а в принципе.

– Ах, извините. Вот завалявшаяся пятисотка нашлась, я о ней и забыл.

Сделка была совершена.

Доход на затраченный капитал

К одиннадцати часам зал был уже полон. Животные, называвшиеся человеками, людьми, жрали под музыку и пение на открытой сцене. Изысканные кушанья с разнообразными непонятными названиями поглощались в невероятном количестве. У больших плит, там, внизу, их готовили десятки поваров. Лакеи в черных фраках, в белых сорочках бесшумно носились в зале между столиками и подавали вино и кушанья. Стучали о тарелки вилки.

– Человек, человек, бутылку клико. Дюрсо. Пять бутылок дюрсо.

– Человек, человек, сюда, поскорее. Что за безобразие! Устриц и раковые шейки. Индейку с каштанами.

А на открытой сцене артистки-шансонетки в шелку, блестках и почти голые, задирая кверху ноги, танцевали, пели романсы, и все – и музыка, и танцы, и пение – направлено было на разжигание похоти.

Нажравшись с фарфоровых тарелок когда-то живых рябчиков, устриц, баранов, коров, эти животные, называющиеся человеками, шли в отдельные кабинеты для случки с красивыми шансонетками, проститутками и расходились, чтобы никогда больше, быть может, с ними не встретиться.

На сцене Алтын-ту танцевала кекуок с богатырем красавцем Тори Яра, негром из Южной Африки, может быть, тосковавшим о своей жаркой родине. После танцев Тори Яра исполнял свою роль в отдельном кабинете. Он обязан был любить приезжавших сюда тайно от мужей женщин, не знающих, что, быть может, их мужья тут же за перегородкой возятся на кушетках с купленным женским телом…

Где мне взять неукротимость пророка Иезекииля, где мне взять жестокость Аттилы, где мне взять красноречие Лафарга для того, чтобы самыми беспощадными словами проклясть власть золота, так изменяющую жизнь?!

Вот здоровый парень из тамбовских черноземных земель. Он должен был бы пахать землю, первобытным сошником ковырять черную жирную землю. Вот он с белой салфеткой, в черном фраке важно несет порцию кушаний на подносе. Вот он подает кушанье важному человеку в круглых американских очках. Кто этот человек? О, это тоже сын крестьянина. И никто не догадывается, что когда-то в родной деревне они оба мальчишками собирали ягоды растущей на песке травы – пузики и уплетали за обе щеки, играли в бабки, бродили по ручьям и болотам, ловили рыбу, а теперь золото сделало из крестьянина важного профессора, имеющего научные труды. Рядом с ним сидит разодетая в шелка, кружева, с бриллиантами на пальцах, красивая барыня. И никто не знает, что это дочь отвратительного помойщика, всегда пахнущего кислым запахом отбросов. Мать ее – уродливая похабная бабенка с толкучки. И вот красивую дочку заметило всесильное золото и забросило сюда, в ресторан, на потеху имеющим золото.