Сочинения. Воспоминания. Письма

Евразийство Сорокина было не теорией, а самой сутью жизни. Сорокинская проза соединяет в себе две культурных традиции, два начала: Восток и Запад. Многие рассказы и очерки Сорокина демонстрируют примеры глубокого освоения русским писателем онтологических представлений иной цивилизации, обладающей особым внутренним строем и отношением к жизни, принципиально отличающимися от европейской и русской культур. Сорокина интересуют типологические аспекты культуры Востока и России и в связи с этим – характер человека той и другой культуры. Вопрос этот имел совсем не отвлеченный и отнюдь не только эстетический смысл.

Долгие годы европейская культура мыслилась как эталон культуры вообще, а отклонение от этого эталона воспринималось как отклонение от разума. Так, Горький говорил о двух началах в душе русского человека, при этом восточное начало он оценивал негативно.

Не будет преувеличением сказать, что едва ли не с колыбели вошла в сознание будущего писателя как данность мироздания великая казахская степь. Природа казахстанского Прииртышья становится центром многих сорокинских произведений. Необыкновенная впечатлительность натуры, рано пробудившаяся потребность воплотить в яркую художественную картину впечатления бытия оставили в душе писателя неисчерпаемый запас образов. Степь постоянно присутствует в его произведениях, и ее образ вполне можно считать одним из ключевых. Как справедливо отмечал В. Я. Зазубрин, «Сорокин же пишет о Сибири, не мудрствуя лукаво, и его образ реален и пахуч, как красный кровяной кусок сырой, парной баранины. Сорокин хорошо показал киргиза, для которого аэроплан – птица, несущая яйца, родящая гром. Читатель вместе с сорокинским киргизом опасается немного, что как бы эта „птица“ действительно не начала вить гнездо в степи из юрт бедных кочевников.

Писатель показал нам туземца при царе, при белых и при советской власти. Он рассказал нам о драме кочевника-скотовода, которого заставили рыть окопы: „Андрюшка, ты сдурел, что ли? Не буду рыть землю. Степь – матери больно… Зачем буду землю портить? Не буду“».

Для русского человека земля – мать, прежде всего потому, что она кормит, дает урожай. Казахи воспринимают степь как родную мать потому, что она дала им жизнь. Традиционным занятием казахов было разведение скота. Казахи-кочевники не обрабатывали землю, степь не давала им урожая, поэтому выражение мать-кормилица не характерно для их культуры. В ментальности русского человека степь – это прежде всего раздолье, воля, удаль. Степь – это огромное пространство, которое тянется до горизонта, у степи нет границ, однообразный пейзаж придает степи закрытость, глухость. Огромная безлюдная степь, однообразный для русского человека пейзаж, без какого-либо движения, вызывает в душе человека грусть, настраивает на философские рассуждения. Одиночество в безлюдной и бескрайней степи заставляет испытывать сильную тоску, которая характерна для русского человека, но не является доминирующей чертой в восприятии степи казахами, для которых просторы степи являются домом, где они выросли. Так, в рассказе «Песня о живом кургане Азах» Сорокин пишет: «Необъятны земли сибирские; степи неохватные, степи тихие киргизские не степи, а море изумрудное, ширь-океан. А если прислушаться к голосу шаманов, самых старых, уходящих уже в небытие, то говорят они:

– Там, где теперь степи зеленые с темно-синими глазами – соляными озерами, прежде было голубое море-океан, и в бури это море было черно-синим с белой пеной на огромных валах. Киргизы показывают в соляных озерах водяных блох – маленьких, красных, похожих на морских коньков, – это от прежнего моря. По берегам озер и речушек – большие белые толстые раковины – это тоже от прежнего моря. По мягким зеленым берегам рек Урала и Ишима, неуклюже шевеля клешнями, копошатся у падали раки – это тоже от старого моря…» и т. д.

Спокойствием и теплотой дышат сорокинские строки. Есть что-то прочное и незыблемое в этой малой родине с ее темно-синими озерами, жарким степным воздухом, белыми юртами, украшенными синими и красными узорами. Конечное становится бесконечным, временное превращается в вечное. Есть незыблемые основы человеческой жизни, не подверженные переменам, политическим треволнениям и т. д. На почве отрицания не может вырасти ничего позитивного.

Пореволюционная действительность с ее динамическим ритмом, радикальной ломкой старого мира не могла не вызвать отклика в творчестве Сорокина. Тенденциозность и эмоциональная насыщенность образов людей нового мира во многом сближает Сорокина с советскими писателями. Это сходство обнаруживается не только в прямых декларациях, но и в активном восприятии социальной нови. Можно назвать такие рассказы, как «Что знает только Аделькан о Ленине», «Симу», «Песня Джеменея» и др.