Сочинения. Воспоминания. Письма

Вот почему льется кровь и совершаются преступления. Но так хочет дьявол, Желтый дьявол… Как муравьев, собирает он людей в большие города, вертятся страшно железные машины, вырабатывая холст, бархат и шелк… Торгуют в магазинах, продают свое тело в ресторанах и кабаках, пишут книги, газеты – и весь труд отдают Желтому дьяволу, стараясь добыть концентрированного труда людей как можно больше… потому что это дает право на жизнь без труда, право на роскошь и уважение. Собственность охраняется строго, воров и мошенников судят и садят в тюрьмы… Вот, посмотрите, я старик… Четверть Парижа в моих руках. Посмотрите эти толстые книги, там расписаны их имена… Как по беспроволочному телеграфу, проведены невидимые, не существующие для зрения нити сюда, ко мне, в мою банкирскую контору. Вот я сижу, сумасшедший старик, и сознаю себя владельцем их жизней. Стоит мне сказать слово, и нарушится жизнь каждого здесь записанного, стоит мне только сказать свое желание, и пойдут с бумагой и наложат арест на дом, на рояль, на ящики с платьем, на мебель и продукты [продадут] с торгов, и вчера еще счастливые, вчера еще не знавшие, что такое несчастие, вчера еще не знавшие, что такое нищета, вчера еще беспечно смеявшиеся, пожиравшие килек и сардинок, – сегодня уже по моей воле несчастны, ломают руки в отчаянии и плачут до истерики, и муж кончает жизнь самоубийством. И все это потому, что не заплачены проценты банкиру Дациаро. А вы думаете, банкир Дациаро нуждается в этих процентах? Плюнуть банкиру Дациаро стоит дороже, чихнуть для банкира Дациаро составляет большее событие, чем получение этих процентов! Не заплачены проценты, и их жизнь разбита. И скажи я слово – и завтра же опишут фабрику, остановятся машины, – так весело вертелись колеса и приводные ремни, чакали ткацкие станки, выделывая модные материи, тысячи рабочих умело делали свое дело, и казалось, что у этой фабрики хорошие дела, и машины работают день и ночь, потому что это вечные двигатели, которые никто не может остановить, – но стоит мне дернуть невидимую, несущественную нить, и все рушится сразу: останавливаются машины, бегает хозяин из угла в угол своей комнаты, зажав голову руками, плачут, рыдая, жена и дети. Тысячи рабочих остались без работы. И это только потому, что я не учел векселя и опротестовал не оплаченные в срок, только потому, что не захотел подождать три-четыре дня, в которые фабрикант успел бы уплатить и проценты, и платежи. Вы думаете, банкиру Дациаро нужны эти платежи, вы думаете, банкиру Дациаро нужны проценты. Труднее банкиру Дациаро протянуть руку и позвонить служащего, труднее сказать о своем желании, но я не хочу ждать, потому что закон золота таков: никого никогда не жалей, причиняй как можно больше страданий людям – это самое высшее наслаждение, которое может дать золото, наслаждение быть безнаказанно преступником. Я даю вам деньги на войну, и будут убиты сотни тысяч человек, и будут оплакивать их смерти жены и дети; не дай я вам денег, и вы обошлись бы без войны. И страшно подумать (страшно до безумия, до отчаяния, до тоски), что в смерти любимых кормильцев – отцов, мужей, братьев – будут обвинять войну. Не так виновата война, как виновато золото, и не так виновато золото, как виноват сумасшедший банкир Дациаро, который всем пресытился, которому все надоело и который захотел крови человеческой. Виноват банкир Дациаро, давший это золото сознательно, убежденно на войну, и, страшно подумать до отчаяния, до последней крайности безумия, – что один человек сидит в маленькой комнатке и по его воле золото обращается в грохот пушек и кровь человеческую. И умрут храбрые солдаты, и будут они, искалеченные, собирать милостыню и покупать будут хлеб, и никогда не узнают, что на эти самые деньги, деньги банкира Дациаро, был куплен порох и пушечные ядра, которые оторвали руки и ноги, и теперь на эти деньги доверчиво покупается хлеб и в пустые их головы никогда не придет такая мысль. Но настанет время, когда люди будут требовать отчета от каждого имеющего деньги, отчета будут требовать, за что получены эти деньги. Вы подумайте только, если ваши пустые головы могут еще мыслить, какие страшные преступления могут с деньгами переходить из рук в руки и неразрывной цепью окутывать все большее и большее количество людей. Из миллионов таких случаев я знаю один: человек убил и ограбил и на эти деньги купил молодую девушку, эти деньги девушка отдает своему отцу, и отец, старый пьяница, покупает любовь продажной женщины. Сутенер ссорится и всаживает нож в живот старика, а потом, напугавшись, зовет доктора, и доктор получает от сутенера деньги, полученные женщиной за любовь. Доктор отдает эти деньги своей жене, жена доктора покупает шляпу и отдает деньги хозяину магазина, хозяин магазина эти самые деньги отдает продавщице, той самой, которая когда-то продала за них свое тело. И вот она теперь получает опять, но за честный труд, и никогда не узнает она, что эти деньги, совершив заколдованный круг, неразрывной, невидимой цепью сковали одним преступлением различных по уму, развитию и образованию людей, людей с различной нравственностью, и никогда не узнают они о своем преступлении. Каждый человек берет деньги, преступлением добытые, но если дать какую-либо вещь убитого, запачканную кровью, то человек с ужасом скажет: не нужно мне этой вещи, а деньги берут все. Есть мечтатели, которые не хотят войны, которые говорят: не нужно никакого войска. Ах, какие это тупоголовые идеалисты: они кричат – долой войну, но никто не кричит: долой деньги!»