Естественно, тома антологии распределялись по библиотекам – центральным, областным и районным. Таким образом, тем, кто в Советском Союзе хотел познакомиться с вьетнамской литературой, было достаточно пролистать антологию и получить из нее достаточно полные, точные и живые знания. В 1980 году, когда я по прошествии 16 лет снова ступил на российскую землю, Марик подарил мне ценные два томика, где я увидел и Ли Тэ Сюена, и Ле Тхань Тонга, и Нгуен Зы, затем Хан Зу, Нгуен Тяна, Бо Тунг Линя, Нгуен Чая, Нгуен Бинь Кхиема, Нгуен Зу рядом с китайскими поэтами Ли Пэй, Ду Фу и др. Среди российских поэтов, которые превращали в стихи подстрочные переводы Марика, были весьма известные люди – Мария Петровых, Давид Самойлов, Александр Ревич…
Марик переводил классическую вьетнамскую литературу, переводил Нгуен Туана в годы, когда его личная жизнь была полна неурядиц и страданий. Первая его жена после почти десяти лет совместной жизни никого не родила ему и ушла от него, чтобы выйти замуж за франтоватого венгра (и как мы узнали потом, подарила ему аж трех сыновей!). Вторая его жена, которую он искренне любил, родила ему сына, как две капли воды похожего на отца; однако вскоре она пришла к выводу, что никаких радужных перспектив не видно (в то время Марик бросил работу в Международной комиссии Союза советских писателей, так как понял, что она мало чем отличается от Протокольного отдела ЦК, и перешел на вольные хлеба), и тогда она изменила ему, закрутила любовь с молодым перспективным парнем из МИДа. Не вынеся этого, он потребовал развода. Суд постановил, что ребенок будет жить с матерью, и он ушел, оставив бывшей жене двухкомнатную квартиру, которую ему выделил Союз писателей после 15 лет его беспорочной службы. Этот разрыв стал незаживающей раной его сердца. Спустя 30 лет, когда я почти месяц жил в его доме, он то и дело возвращался к ушедшим событиям, как будто они произошли только вчера, – они имели очень плохие последствия, которые он не мог заранее предвидеть: эта его прежняя жена (я так и не знаю ее в лицо, потому что все фотографии, где они были вместе, он порвал и сжег) не смогла выйти замуж за того парня, с которым она изменила Марику, осталась у разбитого корыта, молодость быстро ушла, никого больше очаровать не удавалось, и она возненавидела Марика, стала настраивать сына против него; сын рос в атмосфере обожания матери и ненависти к отцу, и когда Марик собрался жениться в третий раз, то отношения между отцом и сыном шаг за шагом ухудшались и склеить их было уже невозможно, хотя третий его брак и был истинно счастливым. Марик очень любил сына, его детские фотографии были развешаны по всему его кабинету, но иногда с душевной болью говорил мне: «С каждым днем я вижу в нем все больше материнских генов, чем моих».
Но жизнь продолжалась, и надо было искать заработок. После нескольких лет отдыха от службы он был принят на работу редактором журнала «Иностранная литература» с конкретным заданием – редактировать переводы. Но одновременно он продолжал делать переводы вьетнамской литературы. После Нгуен Туана, То Хоая он перевел несколько других авторов, современных, но уже не было былого вдохновения (вдохновение переводчика зависит от степени любви!), когда зачастую у него не лежала душа переводить то одного писателя, то другого, но он делал это, так как уважал этих писателей как своих хороших друзей. Был один роман, который включили в «Библиотеку вьетнамской литературы», и он взялся его переводить, но когда внимательно перечитал его, у него возникло стойкое неприятие к тексту, до такой степени, что он договорился со мной: я буду переводить ему смысл текста, а он это будет излагать литературно, гонорар мы поделим пополам. Вместе с ним промучившись с этим романом, я прочувствовал на себе все тяготы перевода книги, которую, по правде говоря, не стоило переводить.
Закончив перевод вещей, которые ему не очень хотелось переводить, а затем занимаясь редактированием переводов других авторов, он постепенно начал ощущать, что желание работать уменьшается. Пройдя 50 летний рубеж, когда, наконец, рядом есть любимая жена и вполне приемлемые материальные условия, он уволился из редакции журнала, чтобы сосредоточиться на нескольких жизненно важных делах: один сборник классической прозы, один солидный сборник классической вьетнамской поэзии, а после них, последние десятилетия своей жизни, он хотел посвятить писательскому творчеству – тому, чего от него ждали все, кто хорошо его знал и понимал. Вспоминаю, как в день его 50-летия писатель Аркадий Стругацкий, чье имя навсегда останется в истории русской литературы, встал и произнес тост Марику, чтобы блестяще реализовал свои творческие замыслы, которыми он поделился в разговоре с Аркадием. Я поднял глаза и глянул на вереницы книг, стоящих на полках в его кабинете… – там были Пушкин, Гоголь, Стендаль, Пруст, Томас Манн, Фолкнер, Маркес – писатели, которых он обожал, в которых черпал вдохновение и силу творчества. Но человек предполагает, а Бог располагает…