Сода-солнце. Повести

- А почему я, собственно, должен куда-то идти? - сказал приезжим. - Это мои переулок. Хватит. Есть великие поэты, и слава их вежливо гремит по вселенной. Пусть. Я не замахиваюсь. Но это мои переулок. Я сам его выбрал, и значит, я сшит по его мерке. Пусть. Я поэт этого участка вселенной.

Он расстелил плащ на мокром газоне и положил мешок в головах. Потом он поднял с травы белеющее в сумерках вчерашнее меню и написал на нем крупными буквами «УЧАСТКОВЫЙ ПОЭТ. ПРИЕМ от 7 до 17».

Он повесил объявление на сучок и улегся поспать под деревом.

Хватит…

И тут к нему подошли акушерка, парикмахер и гробовщик. Не было только дворника, потому что крокодил умер по ошибке, а его уже начинали любить, и не было официантки, потому что музы не любят тех, кто сдался. Не было также Хроноса. Но какое дело времени до неприятностей поэзии.

- Если я откажусь от поэзии, незачем жить, - сказал им приезжий. - Если я откажусь от жизни - поэзия не нужна… Старая безвыходная байка; с тонущего парохода упали в воду жена, муж и его мать. Кого спасать, если можно спасти только одного?

- Настоящая мать всегда пожертвует собой… - сказала Венера Михайловна.

- А как после этого жить сыну? - спросил Амедей Гофман.

- Значит, нет выхода… - сказал Саша Македонский.

- Есть выход, - раздался громкий и пренебрежительный голос. - Не допустить гибели парохода. Наступила тишина.

- Кто это сказал? - спросил приезжий. - Ты?

- Нет.

- Ты? Ты? Ты?…

- По-моему, это сказал репродуктор… - нерешительно промолвил гробовщик Саша.

- Это ты сказал? - спросил приезжий молчавший репродуктор.

- Да, я, - ответил репродуктор на столике кафе.

- Мы же тебя выключили вчера.

- Меня выключить можно. Время нельзя выключить.

- Опять какая-то сказка… - сказал Амедей Гофман.

- Почему сказка? - сказал репродуктор. - Сегодня Хронос выглядит так. Разве совесть - это сказка? Дурачок. Нет такой сказки, которая бы не исполнялась.

- Розовая болтовня, - сказал приезжий. - Я тоже так считал когда-то.

- Конечно, - сказал Хронос. - Сказки сбываются не тогда, когда их выдумывают. Но неужели ты такой прохвост, что не поработаешь на сказку, даже если не доживешь до счастливого конца?

- Я не прохвост, - сказал приезжий. - Я просто устал.

- Усталость проходит, - сказал Хронос. - А сказка - самая реальная вещь на свете.

- Замолчи… Я не могу стать ребенком, - сказал поэт.

- Ты никогда не переставал им быть… Ты же взрослый человек. Ну… ты… ты же прекрасно понимаешь, что только детские ценности чего-нибудь стоят на этой земле. Слушай команду!

- Замолчи! - крикнул поэт.

- Слушай команду… Один.

- Что?

- Два.

- Отстань, - сказал поэт.

- Три.

- Уйди прочь!

- Четыре…

- Слушай… Я не могу больше, - сказал поэт.

- Пять.

- Я устал.

- Не сдохнешь. Шесть.

- Мне все опостылело.

- Семь.

- Мне не справиться! Черт! Мне не справиться! - крикнул поэт.

- Восемь.

- Ладно, - сказал поэт, поднимаясь. - Встаю.

- Девять, - сказал Хронос.

И приезжий встал в стойку, прикрыл плечом подбородок и стал тяжело передвигаться по газону, ища противника.

- Мальчик, - сказал Хронос, - в этом бою кулаки не годятся. Важно, что ты встал.

Над краем домов ударил прожектором первый луч рассвета.

К закрытым дверям кафе подбежали официантка Семина и дворник.

- Да ладно тебе… Не психуй, - сказал дворник, тяжело дыша.

- Он ушел… - сказала официантка Семина. - Ушел… Большая беда.

- Старый я вокруг города бегать, - сказал дворник. - Чумовые все стали. Золотой век изобрели, совсем покоя нет… Ищем не знай кого… Как он хоть выглядел, этот псих ненормальный?

- …А ты и правда крокодил, - сказала официантка Семина. - Он же с тобой разговаривал вчера…

- Не запомнил, - сказал дворник. - Ушел, и слава богу, какая беда? И так он всех перебаламутил.

- Ушел… - сказала официантка Семина.

И тут они услышали храп.

Еще не веря, еще боясь поверить, медленно и как будто припоминая, официантка Семина повернула голову.

- Не положено, - уверенно сказал дворник, весь растопырился и пошел поднимать с газона бродягу.

Но тут, змейкой пролетев по траве, его на полкорпуса обошла Муза и оттолкнула от спящего.

Она наклонилась над приезжим и выдернула из-под него плащ. Тот даже не пошевелился.

- Отойди, - сказала она дворнику. - Не тронь его.

Дворник ахнул. Перед ним стояла женщина окончательной, не требующей поправок красоты. Глаза ее глядели твердо, а ресницы вздрагивали.

Несколько секунд дворник глядел на эту немыслимую, душераздирающую красоту. Потом отвел взгляд.

Храп прекратился, и дворник побрел прочь.

Приезжий открыл глаза.

- Ну что ж, - сказал он. - После долгих просьб я, наконец, согласился принять этот пост.

Он кивнул на вывеску: «УЧАСТКОВЫЙ ПОЭТ. ПРИЕМ от 7 до 17»

- Я тебе говорил об этом? Или мне приснилось?

- Нет, - сказала она. - Не говорили. Да вставайте же, господи!.. Беда может случиться… Вся окраина поднялась!

- А что такое?

- Да из-за ящерицы все…

Приезжий подскочил и услышал странный звук, похожий на стон, и не сразу можно было различить отдельные голоса, кричавшие одну фразу:

- Ящерица умерла…

- Ящерица умерла! - кричали голоса. И паника слышалась в этом стоне.

- Муза… - еле слышно сказал приезжий. - Скорей.