Софья Толстая

Софья была довольна тем, что с переездом в Москву завершилась, как ей казалось, мужнина «робинзонада», продолжавшаяся все то время, как он поселился во флигеле вместе со слугой Сергеем Арбузовым. В этот период Лёвочка ел исключительно щи и каши, приготовленные слугой на скорую руку. Однажды ему захотелось отведать вареной говядины, к которой требовался хрен. Терки под рукой не оказалось. Вместо того чтобы послать за ней и купить за пять копеек, муж предпочел совсем иной, довольно экстравагантный выход из этого положения. Он изготовил терку сам из куска кровельного железа, а дырки пробил гвоздем: дешево и сердито. Лёвочка был в восторге от своей остроумной идеи, с удовольствием рассказывая о ней жене. Она же усмотрела в этом мелочность, которую замечала в нем не раз, особенно в его писательских делах, когда он поступал с бумагой как «распроплюшкин», экономя ее до невозможности: отрывал кусочки бумаги от полученных им писем и затем использовал их для писания. Подобные «практичные» выходки очень «развлекали» самого Лёвочку, но Софье подобная мужнина «экономия» представлялась чудовищной, особенно после того, как она увидела своих сильно похудевших детей, возвратившихся с летних вакансий из самарских степей. Она принялась откармливать детвору домашней, вкусной и сытной пищей, надеясь, что после этой полосы наступит более удачная.

Вернувшись из самарских степей, Лёвочка наконец‑то закрыл свою «восточную» тему навсегда. Он был рад только одному, что когда‑то купленная им земля потом достанется его детям. В степях, помимо чтения Библии, он занимался вполне земными делами: продавал породистых лошадей, съедавших чрезмерное количество сена, сдавал землю в аренду, поделив ее на пять участков и оценив каждую десятину в один рубль 30 копеек. Он сам измерил землю, чтобы не платить 300 рублей землемеру. Продал скот, лошадей, строения за десять тысяч рублей, а за сдачу земли в аренду получил восемь тысяч. В общем, наконец‑то «развязал» эту «путаницу», которую сам и затеял. Давно было пора это сделать.

А Софья в это время просиживала дни за шитьем, за чтением Сенеки, обучала «Дрюшу», а вечерами размышляла о том, что она с каждым днем приближается к смерти. Дни пролетали, а ухватиться, как она считала, было не за что. Раньше она, не задумываясь, исполняла свои женские обязанности, была спокойна за то, что все делала более или менее правильно. А теперь находилась в растерянности. Опять пребывала в страхе — а вдруг она снова беременна? Из‑за этих опасений на нее нападала апатия, которая, как ей казалось, «убила бы и не такую сучку». Муж, правда, был с ней в это время очень нежен, но она больше не доверяла ему. Софья мечтала о любви не страстной, а спокойной. А Лёвочка частенько пребывал «ночью в сладострастном соблазне». Он считал, что жена старательно убивала его любовь. Она же была убеждена, что страсть закончилась, теперь началась привычка, за которой на самом деле скрывается холодность. Софья стала «портиться», не была уже больше «воском», из которого мужу можно было «лепить» все, что хотелось, превратилась в эгоистку. Это дурное настроение она объясняла болью в спине. Ей хотелось рисовать вместе с дочерью Таней, но ее ждали «тысячи хлопот»: починка колодцев, чистка клозетов, болезни малышей, покупка башмаков, увольнение англичанки за то, что та клала к себе в постель Мишу, и поиск новой гувернантки, порядочной и хорошей, покупка рояля «Беккер» для Сережи за 700 рублей, поиск для Илюши хорошего хирурга, выезды в свет с Таней, отправка в Москву саженцев дубков из яснополянского Чепыжа и т. д. В общем, дни стремительно сменяли друг друга, превращая жизнь в какой‑то краткий миг.

Вслед за ними переехал в Москву и деверь Сергей со своей семьей. Теперь они ходили друг к другу в гости, устраивали совместные танцклассы, а для старших детей — уроки рисования гипсовых фигур по вечерам. Но Софья всегда чувствовала что- то неладное в семье деверя, не клеилась его жизнь с цыганкой. Однако старалась не углубляться в это, а предпочитала больше заниматься с детьми. Особенно ей полюбились занятия, проводимые милейшим Ильей Михайловичем Прянишниковым. Софья с удовольствием рисовала вместе с детьми — дочкой Таней, а также с племянницами мужа Верой и Леночкой.