Софья Толстая

Однажды Софья познакомилась со своей полной тезкой, графиней С. А. Толстой, вдовой поэта А. К. Толстого, а заодно и с ее племянницей Хитрово, объектом обожания Владимира Соловьева. Обе дамы играли с ней в простоту и очень не понравились Софье этой игрой, пришлись «не ко двору». В этой связи она вспомнила рассказ Тургенева о своей тезке. Как‑то Иван Сергеевич отправился в маскарад, на котором был заинтригован и очарован одной маской, стройной, с ангельским голосом и к тому же очень умной. Назначив ему свидание, маска бесследно упорхнула. Снова повстречавшись с этой загадочной маской, Тургенев почти влюбился в нее, умолял открыться ему. Долго промучив писателя, она наконец согласилась и пригласила его в гости. Иван Сергеевич был очарован тонким вкусом хозяйки дома и тем изяществом, с которым было обставлено ее жилье. Вскоре маска открылась, и наступил момент истины. Вместо ангелоподобной красоты перед влюбленным предстал «чухонский солдат в юбке»! Боль разочарования была необъяснимой. Перед Тургеневым стояла некрасивая, рыжеволосая дама с большой головой. Но эта женщина поражала своим изощренным умом и обворожительным голосом, она прекрасно пела. Как же не похожи оказались друг на друга две абсолютные тезки! Софья была совсем другая — очень живая, впечатлительная, любившая покой, но еще больше обожавшая своих детей, ничтожно мало жившая своей жизнью. Ей было не по пути с этой светской львицей, и она предпочла больше никогда с ней не встречаться.

Тем не менее встреча со своей светской тезкой все‑таки не была случайной для Софьи. Судьба постоянно руководила ее замыслами, не забывала что‑то исправить в них, проявив при этом особую милость и доброту. Фортуне было угодно испытать свою подопечную соблазнами светской жизни, но она же позволила ей благополучно вырваться из этих цепких объятий, не погибнуть в них. Знакомство с вдовой поэта позволило Софье еще раз задуматься о том, как мало она знает себя и на что способна. Так, например, она не представляла своих возможностей, если бы оказалась «средь шумного бала». Ведь она так долго жила мужниными представлениями о том, что хорошо, а что плохо. Свое естество Софья познавала Лёвочкиным умом, видела себя его глазами. А ей так хотелось узнать истинную цену себе, освободившись от полного «захвата» ее жизни им. Ей хотелось быть больше, чем la femme de menage (образцовая хозяйка дома. — Н. Н.) или грациознее, чем la femme du foyer (женщина домашнего очага. — Н. Н.). Ведь в ней царила женщина во всем блеске соблазнов. Она была хороша собой, удивительно моложава, к тому же жена большой знаменитости. Все это вместе взятое не могло не приковывать к ней всеобщего внимания. К тому же подросла старшая дочь Таня, которую надо было вывозить в свет. Живя в Москве, Софья не могла уже довольствоваться неспешными разговорами, протекавшими в их доме под звуки шипящего самовара. Пусть этим восхищается Афанасий Фет, на то он и поэт, которому, по его собственному признанию, не было нужды в посещении театров, концертов или вечеров. Этим пустым затеям он предпочитал времяпрепровождение в их замечательном доме, «где вечно стоит самовар и сидит милая хозяйка». Что ж, самовар, действительно, важный атрибут домашнего уюта, но для Софьи недостаточный. Ее душа требовала большего, жаждала самовыражения, ведь она столько лет томилась, была лишена многих женских радостей, например гранд — кокетства, в котором и проявляется смелость ума. В общем, Софье надоел и опостылел ее пуританский, слишком аскетичный образ жизни, в котором царила тишина, напоминавшая тишину монастыря. Лёвочка, словно «замерз», был наедине со своими мыслями, а чужим не предписывал никакой ценности. Умудрился даже поссориться с умнейшей Александрин Толстой, не так давно побывавшей у них в гостях.