Софья Толстая

Софья, как бы невзначай, вспоминала о своей жизни, о своих немудреных желаниях, например самой принимать гостей, среди которых встречались разные: и умные, и скучные, и любезные, и чопорные. Перед тем как устраивать журфиксы, она проконсультировалась по этому вопросу у своего дяди Кости, который был большим знатоком бонтона, специалистом по всевозможным светским штучкам, касавшимся такой тонкой материи, как этикет. Софья получила от него много полезных советов: какие печенья и тартинки следует подавать к столу, как накрывать стол в зале, в котором в это время должны находиться солидные гости, а где надо размещать молодежь. Она потихоньку осваивала роль хозяйки салона, прекрасно сознавая, что ей еще очень далеко до Анны Павловны Шерер. Но она постигала это искусство, казавшееся ей таким мудреным. Этот приемный день бывал для Софьи крайне тягостным, ведь ей приходилось часами сидеть за чайным столом с «глупым» лицом. Сама удивлялась, как могла она поддаться этой «заразе обычая», такой глупой традиции света. В такие минуты она жалела себя, но особенно грустила по растраченному зря времени. Зато теперь довольно легко справлялась со всеми формальностями светского этикета, которыми раньше пренебрегала за ненадобностью. Лёвочка конечно же дистанцировался от приемов, в редких случаях позволяя себе заглянуть в гостиную.

Без сомнения, она уставала от светских развлечений, утомлялась ими, тем не менее стала принимать визитеров не только по четвергам, но и по воскресным дням. Целые толпы гостей, родственников и знакомых наполняли гостиную и залу их дома. Чаще всего у них бывала чета Фетов, а Мария Петровна, жена поэта, даже принимала самое активное участие в их светской жизни, давала советы, как нарядить Таню, чтобы она выглядела еще эффектнее, восхищалась ее красотой, а заодно и бельдежурчиками на ее платье. Еще больше она восторгалась Софьей, представавшей перед ней в роскошном шелковом платье в серебристой гамме, которая так шла ей к лицу, с «белыми блондами и чайными розами». Каждый раз, слыша в свой адрес восхищенное щебетание, Софья мечтала о том, чтобы это услышал ее любимый муж.

Об охоте пуще неволи Софья теперь знала уже не понаслышке. Она постоянно разрывалась между «хочу» и «надо», пока сохраняя паритет. После того как она привела всех в неописуемый восторг своим царственным появлением на первом балу, с оркестром, ужином, самым изысканным московским обществом, Софья стала постоянно бывать и на других балах, на которых познакомилась с бывшей пассией мужа, графиней Уваровой, а также с Мансуровой, Оболенскими, всех не перечесть. Знакомых становилось все больше и больше, их список увеличивался не по дням, а по часам. Софья сразу приняла решение, как только соприкоснулась с светской жизнью, что не стоит ей первой делать визитов, а наносить только ответные. Все двери московского бомонда были открыты перед ней настежь. «Свет» приветствовал ее моложавость, открытость, почтенные дамы пытались даже ей ласково патронировать, будучи очарованными ее светской неопытностью. Мужчины же держались с ней почтительно — корректно.

Софья запомнила 1883 год как время бесконечного безудержного веселья, легкого головокружения из‑за комплиментов и сияющих взглядов мужчин и женщин. Она находилась в состоянии сильного возбуждения, вызванного ее светским успехом, которому содействовала давняя знакомая, милейшая Александра Павловна Самарина, которая очень хлопотала, чтобы ее протеже, мать с дочерью — Софья и Таня, получили приглашение на престижный тогда бал Щербатовых, открывшийся популярным вальсом и блестящим вальсированием самой хозяйки с достойным партнером. Эта немолодая, но по- прежнему грациозная дама вызвала подлинный восторг у всех его участников.