Софья Толстая

Она прекрасно понимала, что для ее чудных малышей деревенская жизнь на свежем воздухе была подобна райской. Не только для них, но и для ее старших девочек, которые с большим удовольствием ездили верхом в Ясной Поляне и даже обучили и приучили к этому любимому занятию свою «рыжую» гувернантку — англичанку. Атмосферой молодой веселости заразилась и она, с радостью гарцевавшая на лошади. Но и здесь детям было где порезвиться: летом на кургане, а зимой на катке. Они с нетерпением ждали наступления зимы, когда во дворе зальют каток, а если нет, то можно было отправиться с матерью на Патриаршие пруды, куда ездили все барышни и мальчики. Катание на коньках взбадривало Софью, она могла, например, кататься с Лёлей чуть ли не по три часа! Публика, окружавшая каток, недоумевала, глядя на нее: как это возможно, чтобы мать восьмерых детей летала по льду, словно семнадцатилетняя девочка?!

Софья привыкала к московскому дому, который должен был на долгие годы стать ее крепостью, и на многое закрывала глаза. Верхние комнаты еще не были полностью отделаны, хотя все было убрано, меблировано, блестело чистотой и новизной, но муж не обо всем подумал. Так, бедному повару не нашлось места для ночлега, поэтому его временно поселили на кухне, он спал на досках между окном и плитой. Софья убеждала себя, что все не так уж плохо, но принимать гостей воздерживалась, да и сама решила пока никуда не выезжать, а потому по — прежнему целыми днями шила и учила детей.

Тем не менее она понимала, что ей придется заново учиться жить городской жизнью. Но не только это. Она должна привыкать к своему новому статусу — матери дочери — невесты. Софья многого не понимала в своей новой роли, что так, а что не так она делает, готовя Таню к запланированным выездам. Деньги уходили с невероятной быстротой и казалось, что этот поток было невозможно остановить. Немалых затрат стоили бальные туалеты дочери, привозимые для нее из Парижа. Но, как в таких случаях говорил мудрый Фетушка (А. А. Фет. — Н. Н.), «сочинить» другой жены, чем Софья, для Лёвочки было просто невозможно. Следовало только терпеть, а заодно и удивляться вместе с Дмитрием Дьяковым тому, что ее муж за свою супружескую жизнь умудрился ни разу ей не изменить. Что ж, честь и хвала Софье! Может быть, прав был все тот же Фет, как‑то заметивший, что человек, всю жизнь жевавший жесткий колючий репейник, после этого особенно ценит аромат пышной розы. Разве можно после розы снова возвращаться к репейнику?

Сама же Софья воспринимала себя скорее как крепкий орешек. Она по — прежнему несла на своих хрупких плечах всю тяжесть семейной жизни. Ее постоянно тревожили детские болезни. У малыша Алеши стали резаться зубки, поднялась температура, начались жар и рвота. Она так испугалась за ребенка, что подумала о самом страшном, о воспалении мозга. День и ночь Софья находилась рядом с сыном, который не выпускал из своего ротика ее грудь — настолько его мучила жажда. Ей казалось, что ребенок умирает, но, слава богу, все обошлось, и Алеша выздоровел. Однако мысль о том, что этот малыш не жилец, ее больше никогда не покидала. Радость и печаль были, словно два плеча одного коромысла, непременно сопровождая друг друга.

Софья от души радовалась университетским успехам сына Сережи, предпочитавшего пустым светским удовольствиям занятия науками, особенно химией. Она гордилась своим первенцем, ценила его «деликатную» душу, стиль его жизни. Но радость сменилась печалью: заболела Таня, она вся горела, и Софья постоянно растирала дочь уксусом, боясь, что та заразилась тифом. К счастью, ее опасения не оправдались, и Таня быстро пошла на поправку благодаря заботливому материнскому уходу. Но тут Лёвочка стал мучиться страшными головными болями. Доктор Захарьин рекомендовал пациенту покой, для соблюдения которого советовал ему играть в карты. Следуя предписаниям доктора, Софья была вынуждена играть с мужем в ненавистный ей винт. Можно сказать, что она жертвовала собой уже по привычке. Ведь сколько раз ей приходилось кормить то одного, то другого своего ребенка с «адским терпением» и страхом, что «сосцы отвалятся». Не поэтому ли ее «железная натура» так часто теперь давала сбой? Софья мучилась постоянными болями то в правом боку, то под ложечкой, то еще где‑нибудь. А однажды врач Белин, обследовав ее, произнес: рак желудка. Она выслушала диагноз как приговор, но у нее хватило ума проконсультироваться у доктора Чиркова, обнаружившего у нее банальную желтуху.