Софийские рассказы

Когда карпы были съедены, Гергана сказала, что детей в племянницу пора отвести домой спать. Иванчо согласился, что уже довольно поздно и чумачатам пора домой. Он стал что-то шептать им на ухо. Гергана отстранила его, кивнула девочкам, и те послушно встали из-за стола.

— Слушаются ее беспрекословно!.. — заулыбался Иванчо. — Она у меня педагог!..

Гергана извинилась и пошла с детьми, наказав Иванчо, чтобы не забыл забрать бутыль и корзинку.

— Не беспокойся, — ответил он. — Все будет исполнено точь-в-точь!

Когда Гергана с дочерьми и племянницей ушла, Иванчо облегченно вздохнул. Взял из корзинки пакет арахисовых орехов и высыпал их на стол.

— Угощайтесь, товарищи, хорошая закуска к вину!.. А женщины пусть себе спят!

Мы долго ели арахис и пили вино, а потом присоединились к бригаде шахтеров, среди которых оказалось много наших знакомых. Мы так увлеклись общим весельем, что для серьезного разговора не осталось времени.

Пробыли мы в ресторане до поздней ночи. Векилов ушел раньше нас. Разошлись и шахтеры, а мы с Иванчо все сидели. Мне было приятно находиться в компании этого симпатичного человека. Он без конца обнимался и говорил, что очень хорошо меня понимает.

В конце концов, когда все утихло и официанты сняли скатерти со столов, мы с Иванчо решили, что пора и нам уходить. Взявшись за руки, осторожно стали спускаться вниз. Прошли мостик, висевший над черным в темноте озером, и побрели в направлении города. Иванчо держался за меня и настойчиво уверял, что Гергана очень добрая, но он добрее ее и я должен его слушаться. Я нес бутыль и корзину и ничего не отвечал ему.

— Самое важное в жизни, — говорил Иванчо, — это терпение и взаимопонимание… А мы стали бабами, как только надели пижамы…

Я отстранял его, чтобы он не путался у меня под ногами — мне было трудно идти, держа одной рукой Иванчо, а другой бутыль и корзинку.

— Не переходи на высокую должность! — советовал он мне. — Не слушай ты никого! Я тоже могу быть директором, но не хочу! Зачем мне это?.. А за библиотекаршей присматривай… Она хороший человек!..

Иванчо и Гергана жили в одном из самых красивых районов города — улицы его были густо засажены деревьями. Я довел Иванчо до самого дома. Даже поднялся с ним на четвертый этаж, где была их квартира, и передал его с рук на руки Гергане. Она встретила нас сердито, но все-таки пригласила меня пройти в гостиную. Сама же помогла мужу раздеться, умыться, отвела в спальню и уложила в постель. Закончив все это, Гергана вышла ко мне, извинилась за то, что оставила меня одного, спросила, не хочу ли я кофе. Я, не долго думая, сказал «да» и почувствовал себя спокойно и свободно, словно был в собственном доме.

Гергана ушла в кухню варить кофе. Я смотрел в открытую кухонную дверь и жадно вдыхал доносившийся оттуда приятный аромат. В эту минуту я пожалел, что под влиянием Иванчо совсем недавно мысленно укорял эту женщину. Вот что значит внушение! Сейчас Иванчо, вымытый и чистый, спал, а она варила мне кофе. Шалости дозволены легкомысленным… А что позволяется серьезным? Какими радостями живет Гергана?

Она возвратилась, неся луженую медную кофеварку, над которой вился ароматный парок, налила кофе в две фарфоровые чашки:

— Пожалуйста, выпей… Все скоро пройдет.

— Я не пьян.

— Пей, пей!

Я наклонился и осторожно взял чашку со столика. Кофе был великолепным. Сделав глоток, я сразу же успокоился.

16

— Я знаю, что ты плохо относишься к таким, как я, — начала Гергана, усевшись напротив меня в мягкое кресло. — Думаешь, наверное, что я решила тебя испытать…

— О чем ты говоришь?

— Я все вижу…

— Ты стала очень подозрительной.

— Что делать, привычка.

— Ты права.

Она усмехнулась:

— Ты очень быстро воспринял тактику моего мужа. Он всегда соглашается со мной, лишь бы я не приставала к нему со своими претензиями. А поспорить со мной ты не можешь… Сигарету хочешь? — Она протянула руку к лежавшей на столе пачке сигарет и подала мне. Я сказал, что не курю, и это ее очень удивило.

— Я вообще никогда не курил, — пояснил я, — даже сидя в тюрьме…

— Тогда я закурю.

Она щелкнула лежавшей рядом с пепельницей зажигалкой и закурила одна. По тому, как она держала сигарету, было видно, что курильщица она заядлая. Мне это показалось немного странным, и я даже решился спросить ее, с каких пор она курит. Она ответила, что делает это только тогда, когда сильно рассержена или расстроена.

— Сегодня вечером вроде не было причины сердиться, — сказал я.

— Да, не было, — ответила она рассеянно, отхлебнув кофе. — Может быть, я чрезмерно чувствительной стала. Надеюсь, вы не рассердились с Векиловым, что я вас оставила одних? — Она глубоко затянулась дымом сигареты и умолкла. Потом в какой-то далекой и непонятной для меня связи продолжала: — Счастливая супруга!.. Выкупала мужа и уложила спать. А в другой комнате спят дети… Что может быть лучше этого? Работа, деньги, счастье…

Я испугался: а вдруг она сейчас начнет ругать меня за то, что я притащился в ее дом без предупреждения? Однако она поставила чашку на место и вздохнула: