Софийские рассказы

Надел все новое — белый костюм, белую рубашку с отложным воротничком. Выбрился до посинения, лицо так и засветилось, и даже показалось мне, что стал я красивее. Смочил волосы одеколоном, ведь Виолета всегда любила приятный аромат. Волосы у меня, как и прежде, были красивые, хотя и вкрапилось в них кое-где серебро. Зубы, правда, лучше не стали. Но я старался не улыбаться. К тому же не было причин для смеха. Серьезное, задумчивое выражение лица больше шло мне, хотя и казалось моим собеседникам порой вызывающим. Они мне всегда говорили, что у меня вызывающее молчание. Но Виолете все мои недостатки были известны.

Спускаясь по лестнице, я думал, как начну с ней разговор. С Виолетой мы договорились встретиться в скверике напротив гостиницы. Она придет туда с малышкой.

Я решил начать просто и обыкновенно, как полагается людям в моем возрасте. Мы много пережили, поэтому нам нужно быть сдержанными, серьезными, деловыми.

Спускаясь по лестнице, я встретил нового директора. Он учтиво поздоровался со мной. Мы еще не познакомились с ним поближе, но со мной он был очень любезен, так как ему сказали, что я честный человек.

На улице светило яркое солнце. Женщины, как всегда в воскресные дни, хлопотали по хозяйству. Мужчины занимались своими делами.

Я торжественно шел в направлении нашего сквера, и люди смотрели на мой белый костюм. Мне казалось, что я свечусь, как зажженная электрическая лампочка, распространяя сияние. Даже тени от меня почти не было видно.

Под березами я увидел детскую коляску и Виолету. Сердце мое забилось от волнения. Это Виолета! И ребенок, которого она родила и который должен быть моим ребенком!

Перейдя улицу, я вошел в сквер, полный детей. Но для меня существовали только два человека — Виолета и ее малышка. Виолета увидела меня издали, замахала рукой, не отрывая взгляда от коляски. Я подошел к ней и поздоровался за руку. Ребенок спал, освещенный солнцем. Виолета сказала, что девочке надо накапливать энергию.

Мы сели на скамейку в самом отдаленном углу сквера. Коляска стояла на солнце, а мы с Виолетой спрятались в тень. Я вытер носовым платком вспотевший лоб.

— Могу ли я задать тебе один вопрос, Виолета?

Она кивнула.

Я вытер шею, потом положил носовой платок в карман своих белых брюк и сказал:

— Вопрос деликатный. Тем не менее я должен тебе его задать. Как ты считаешь, не собраться ли нам?

Она не сразу поняла, что значит «собраться», а когда поняла, вздрогнула от неожиданности и долго не отрывала от меня взгляда. Я сидел будто замороженный, положив обе руки на колени, не смея пошевелиться. Ее ответ я предвидел.

— Это исключается!

— Но почему?

Она встала, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Я никогда не любил этого ее взгляда. С его помощью она и прежде пыталась продемонстрировать мне свое превосходство. Но сейчас я должен был терпеть.

— Это исключается, — повторила она. — Лучше будет, если мы останемся друзьями, чем снова начинать жить вместе. И для меня, и для тебя, и для нее будет лучше. Понимаешь?

— Но я же именно из-за нее и хочу, чтобы мы собрались! Она же должна в конце концов иметь отца, семью…

— Нет, нет и нет! Какой смысл нам снова начинать совместную жизнь? Что будет потом? Изменится ли что-нибудь? Люди настолько добры, что терпят такую грешницу, как я…

Я слушал и не знал, что еще сказать, чтобы разубедить ее. Она всегда была категоричной в своих решениях, твердой и чувствовала себя как в крепости. Я же хотел, чтобы ее радость стала моей, а жизнь наша — лучше и справедливее.

— Мы прошли через большие испытания, — продолжала она, сев снова рядом со мной, — муки кончились. И надо смотреть вперед.

— Ты права.

— Не надо… Пожалуйста.

Она положила руку на мое колено, погладила меня нежно и продолжала умоляюще, словно извиняясь за нанесенную мне обиду:

— Не сердись на меня. Так и тебе будет лучше. И ребенку…

Я не знал, что ей ответить, но чувствовал себя обиженным. Она оставалась прежней фантазеркой, но фантазеркой разумной. Ее практичность снова возвратила меня на землю и напомнила мне о прошлом, о котором я забыл начисто. Мои порывы благотворительности разбились вдребезги, и от них ничего не осталось. И это было все.

Мы встали и пошли по скверу. Я не слышал своих шагов, не понимал, куда иду. Это были аллеи нового парка, разбитого в городе, где когда-то мы проложили первую траншею в поросшем бурьяном голом поле. Сейчас здесь не осталось терна и чертополоха. В городе высились новые корпуса и жилые дома. И мы тоже стали другими. И Виолета. И медицинская сестра. И вахтерша, которая отдавала мне честь, когда я выезжал на «зиле» через главные ворота завода…

О прошлом я не думал. Все мы были устремлены в будущее — и дети, и взрослые… И солнце, встающее каждое утро над нашим городом, тоже смотрело в будущее…

СОФИЙСКИЕ РАССКАЗЫ

Посвящается моей жене Марии

Перевод В. Н. Гребенникова.

Оружие