Софийские рассказы

Я выбрал одну из них, положил в нее пистолет и подпоясался ремнем. После этого мне дали документ, подписанный товарищем Мичевым, с печатью, в котором говорилось, что я, такой-то, имею право носить оружие и передвигаться в любом направлении, куда потребуется или куда я пожелаю, в любое время суток, с утра до вечера, а также ночью. Только я прочел «в любом направлении» и «в любое время суток», как сразу почувствовал, что в душе моей появляются и растут мои преступные наклонности. С этим вальтером, значит, я могу делать все, что мне захочется, в любое время суток! Такие права давались мне первый раз в моей жизни, и я подумал: «Будь что будет, Драган. Пусть лучше враги переживают!» И поспешил домой, чтобы похвастаться перед женой, которая перестала в последнее время меня уважать, то ли потому, что надоедать я ей стал, то ли потому, что у нас все время не хватало денег. Жена моя была ленивым, медлительным, сонным, но исключительно амбициозным, порой ненавидевшим меня существом. У нее никак не укладывалось в голове, что всю свою жизнь теперь она должна провести с почтальоном, каковым я был, причем ниже ее ростом, худосочным и не особенно красивым, одетым в одну и ту же форму и с маленькой зарплатой. Эту неприязнь ко мне она успела привить и нашему десятилетнему сыну Ивану, который всегда за моей спиной показывал мне язык, как только я пытался надрать ему уши. Да, авторитет мой в семье был подорван, и сейчас я торопился домой, чтобы его восстановить. А восстановлю я его в семье — восстановится он и в квартале, где надо мной тоже подшучивали, как будто я был подручным бакалейщика, и не особенно уважали.

Шел я по Экзарха Иосифа в наш полуподвал и чувствовал в душе легкость. Казалось, ноги мои едва касаются земли, хотя вальтер ощутимым грузом давил мне на крестец и болтался взад-вперед, оттягивая вниз мой кожаный ремень. Я еще не успел привыкнуть к нему, да и, честно признаться, было мне как-то неудобно идти вооруженным по улице, потому что встречные озадаченно посматривали на мой пояс и, как мне казалось, что-то хотели сказать мне. А один все же не выдержал и крикнул:

— Эй, друг! У тебя что-то там под пиджаком болтается. Смотри не потеряй!

— Не твоего ума дело, — отрезал я, продолжая свой путь, но потом разозлился сам на себя: почему я его не остановил, растяпа, и не потребовал паспорта? Всегда в таких случаях нужные решения приходят мне на ум с опозданием. Поэтому я продолжал с вызывающим видом идти по улице, пристально глядя на людей в надежде, что еще кто-нибудь из них вздумает пошутить относительно моего оружия, но встречные отводили взгляд в сторону и уступали дорогу, чтобы случайно меня не задеть. Вальтер продолжал болтаться у меня на ремне, больно ударяя по моим выпирающим костям.

Домой я добрался почти как с поля боя — опьяненный славой и слегка поглупевший. Жена только что вернулась с рынка и торопилась приготовить обед. На столике в кухне лежал виноград и кусок мяса, который она резала длинным острым ножом. Нож этот всегда пугал меня, когда она брала его в руки. Но сейчас я был смелым, вошел в кухню, выражая некоторое пренебрежение своим видом, и спросил немного вызывающе, почему обед еще не готов, неужели в этом полуподвальчике с одной комнатой так много дел, что за столько времени трудно что-нибудь сварить. Жену мое замечание задело. Она бросила резать мясо, пристально посмотрела на меня и сказала:

— Нахал!

Я подумал, что она заметила мой вальтер, оттягивавший мне ремень, и ответил с гордостью:

— Каждому — по его заслугам!

— А вот бакалейщик сказал, что больше не даст ничего в долг!

— Да-а?! — Я резко повернулся к ней, но она по-прежнему не замечала моего пистолета. — Ничего, даст! — заверил я. — Он у меня попляшет. Мы этой буржуазии еще не предъявили все свои счета…

Я отвернулся и наклонился над краном, будто попить воды, но жена продолжала заниматься мясом и пистолета по-прежнему не замечала.

— Ты ведь голоден? Почему же пьешь воду?

— Это мое дело, — сказал я, стоя над краном и поддерживая одной рукой вальтер, чтобы не мешал.

Жена продолжала бурчать, а я все пил и пил воду. И тут в кухню влетел, как всегда еле переводя дух, наш десятилетний сын Иван, наигравшийся и голодный. Он увидел мой пистолет еще с порога.

— Папочка! — заорал он и кинулся ко мне.

— Иванчо, — строго сказал я, — не будь сумасшедшим! — и схватил его за руки.

— Я хочу посмотреть! Покажи мне его!..

В это время жена повернулась к нам и посмотрела на нас сонными глазами:

— Чего это вы с ума посходили?

— Мамочка, мамочка, у папы пистолет!

Жена уронила нож и с ужасом уставилась на меня:

— Ты с ума сошел, Драган! Откуда он у тебя?

Я чуть отодвинулся в сторону, оперся о стену, чтобы загородить пистолет от рук Ивана, и сказал медленно, но твердо и ясно:

— Мне его дали в организации.

— В какой организации?

— Товарищ Мичев…

— Ты с ума сошел, Драган! — повторила жена и снова взяла в руки нож.