Софийские рассказы

Она не верила и все старалась позлить меня, видно, отомстить хотела. Я терпел. Ждал только, чтоб стать чуть посвободнее, уйти в какой-нибудь укромный уголок и там испытать свой пистолет. Однако найти такой уголок для стрельбы я все никак не мог, поскольку, как известно, жил в людном месте, где все слышно. Кашлянешь в своем полуподвале, а соседи по кварталу уже спрашивают, когда простудился… А уж стрелять… Нет, в своем полуподвале мне этого не хотелось. Особенно в такие смутные времена. Я все тянул, а изнутри меня грызло отчаяние. Постепенно я начал ненавидеть свой вальтер все больше и больше.

Вторым моим несчастьем был сын Иван. Он просто-напросто помешался, бедный! Не переставал ни на минуту думать о вальтере, бредил им ночью. Я перепугался, как бы мальчишка не заболел, и попросил жену увезти его на какое-то время в деревню, чтобы он там рассеялся, но учебный год уже начался и ничего нельзя было сделать. Мальчик стал плохо учиться. Он вставал по ночам, шарил по всем углам комнаты, когда мы с женой спали, утомленные дневными заботами. Я начал прятать пистолет в недоступных для него местах. Сначала клал его под подушку, но потом испугался, как бы он не бабахнул случайно от моего движения во сне и не перебил нас всех разом. Потом прятал его в буфете под салфетками, засовывал в шкаф с одеждой. В конце концов я сунул его в старый рваный сапог, оставшийся со времен моей службы в трудовых войсках. Но можно ли спрятать оружие от мальчишки? По этой причине я часто просыпался по ночам и подолгу не мог уснуть. Ко всему прочему, жена моя не переставала грозить мне:

— Заруби себе на носу! Если только что-нибудь случится с ребенком, я тебя зарежу!

Долго я думал, что мне делать с этим проклятым вальтером. Хотел было уже пойти попросить начальника нашего почтового отделения запирать его на ночь в сейф, чтоб хоть по ночам спать спокойно, но стало мне стыдно, потому что меня сразу посчитали бы за свихнувшегося. Думал подарить его соседу, у которого не было детей, да потом спохватился, что меня могут отдать под суд за передачу оружия без разрешения. Выхода не было. И я продолжал мучиться, заниматься самоистязанием, ища, однако, потайное место для пробной стрельбы, потому что действительно одна срамота — таскать эту железяку, не зная, как ею пользоваться. Хорошо, что никому о моих муках не было известно.

Наконец этот момент наступил. В один прекрасный день я тайно от жены покинул город и направился в село Дервеница. Я знал, что там есть такие места, где можно испытать пистолет. Взял на всякий случай и свою почтовую сумку, потому как знал по опыту, что крестьяне боятся людей в форме. Нашел сухой овражек, поросший терновником, в нем была и старая груша. Вот я и стрельнул в нее. Должен вам сказать, что произошло все это чересчур быстро. Выстрел щелкнул, но кусты терновника заглушили его, так что я его даже не услышал. Видел только, как оторвалось и упало на землю несколько грушевых листочков. Решил пальнуть еще раз. Нажал курок, но вокруг царило полное молчание, вальтер не издал больше ни единого звука. Я осторожно осмотрел пистолет и увидел, что какая-то его часть отошла назад и не возвращается на прежнее место. Дернул раз, другой, но проклятая железка даже не сдвинулась. И меня в первый раз охватил настоящий страх перед оружием. Я вытер со лба холодный пот и уложил вальтер в почтовую сумку. Он уже не помещался в кобуре из-за этой самой части, которая отошла назад и никак не хотела возвращаться на свое прежнее место. Я быстро отправился обратно. Шел, стыдясь самого себя. В таком состоянии, вконец разбитый, доплелся до дома. Спрятал свою сумку вместе с вальтером в гардероб и уснул, оставив записку жене, которая куда-то ушла, пока я был в служебной командировке в селе Дервеница, чтоб меня не трогала, когда вернется и увидит, что сплю. Предупредил ее, чтоб хорошенько смотрела за сыном да и вообще вела бы себя осторожно!

Сколько я спал — не помню, но на рассвете меня кто-то растолкал. Дергали меня за ноги и кричали. Я открыл глаза и увидел свою жену с кухонным ножом. Он грозно поблескивал в ее руке. Я зажмурился.

— Убийца! — кричала она. — Проклятый! Вставай!

Я вскочил как ужаленный и от испуга потерял равновесие. Ударился о печку и снова открыл глаза. Жена продолжала кричать, а нож сверкал в ее руке. Рядом с ней стоял Иван, виновато склонив голову. В ногах его чернел вальтер.

— Я не стрелял, — хныкал Иван, — я его только зарядил…

— Не хватало еще, чтоб ты начал стрелять…

Я понял все. Быстро оделся, опасливо поглядывая на нож в руке жены, поднял вальтер с полу и пошел к товарищу Мичеву вернуть ему оружие. Старый политзаключенный вначале очень удивился. Но когда я рассказал ему о своих несчастьях, он начал смеяться, да так громко, будто это была самая веселая история, какие ему когда-либо доводилось слышать.