Софийские рассказы

На нашей улице Экзарха Иосифа раздавали пистолеты и пропуска для хождения в любое время суток. Мне сказали, чтобы я поторопился, пока все не разобрали, прибавив при этом, что революция продолжается…

Раньше наша улица просто кишела людьми: пьяные возницы с пустыми двуколками, туберкулезные портные, сапожники в кожаных передниках, старьевщики… и, конечно, гимназисты и студенты, столовавшиеся в харчевне «Граово». Вся эта публика жила на чердаках и в полуподвалах, шумела и голодала, окруженная недовольными хозяевами, конными блюстителями порядка, проститутками и новоявленными богатеями, как говорится, продуктом военного времени. Недоставало только почтальонов. Нас было всего двое в почтовом отделении, потом одного мобилизовали и отправили куда-то в Македонию. Остался только я среди всей этой неразберихи. И вдруг после победы революции на меня обратили внимание.

— Слушай, брат, — сказали мне, — революция в опасности, надо ее защищать! А ты у нас классово сознательный человек.

Вначале я как-то не обратил особого внимания на эти слова, но от частых повторений их и, может быть, от всеобщего энтузиазма, который охватил нашу улицу, я постепенно почувствовал, что и меня захлестнула и понесла волна классовой ярости. Одним словом, я понял, что у меня на боку рядом с моей кожаной сумкой должен висеть и пистолет, который мне предлагали.

Склад оружия располагался в квартире экспортера Табашки, удравшего с гитлеровцами и не сказавшего, как говорится, последнего прости своим соседям по кварталу. В комнатах его осталась всякая мелочь: банки с вареньем, дамские туфли, новехонькие костюмы. Все это сразу же роздали населению. Освободили квартиру и заполнили ее оружием, поставив перед дверью для охраны порядка парня с красной повязкой на рукаве.

С каждым днем народу в доме становилось все больше, приходилось с трудом пробираться по бетонной лестнице, чтобы попасть в квартиру, где у дверей стоял парень с красной повязкой. Я, в форменной фуражке и с кожаной сумкой через плечо, запасшись терпением, встал на лестнице. Мне долго пришлось ждать своей очереди. Спустя какое-то время в дверях показался товарищ Мичев, бывший политзаключенный, а сейчас интендант склада в квартире экспортера Табашки. Этот Мичев тут же узнал меня и позвал:

— Эй, письмоносец! А ну-ка подойди чуть ближе… Дайте ему дорогу, товарищи! Государственные служащие имеют преимущество…

— Да как-то неудобно, — промямлил я.

— Давай, давай, — поторопил Мичев и снова попросил стоявших впереди освободить для меня проход.

Я с трудом протиснулся к двери и вошел в прихожую немного испуганный и смущенный.

— Ну говори, что тебе дать, автомат или карабин?

— Что-нибудь полегче, товарищ Мичев, — ответил я.

— Может, ручной пулемет? — улыбнулся товарищ Мичев и повел меня к пистолетам, наваленным горкой на двуспальной кровати, где в свое время, наверное, спал экспортер Табашки с госпожой Табашки.

— Ты, я вижу, не очень-то разбираешься в этих делах, — продолжал Мичев, — но надо действовать, брат… В армии служил?

— Нет, был только в трудовых войсках, — пробормотал я.

— Оружием пользовался?

— Частично…

— Научишься. Все мы когда-то неумехами были… Возьми вон тот вальтер и носи его без колебаний! Буржуазия не дремлет, брат. Табашки опять может вернуться… Понял?

Он сунул мне в руки кусок вороненой стали и указал на стол, где были набросаны кожаные кобуры — все, как одна, новехонькие, в первозданном виде, привезенные прямо с немецких складов, пахнущие свежей кожей и подметками.