Союз 17 октября. Политический класс России. Взлет и падение

В том числе благодаря таким связям возникали неформальные объединения, которые позволяли депутатам получать необходимые сведения, а их негласным информаторам – оказывать влияние на ход дел в стране. Такое объединение возникло вокруг комиссии при Военном министерстве по составлению «Истории русско-японской войны». В нее входили офицеры Генерального штаба. Возглавлял комиссию генерал В. И. Гурко. Ее члены и депутаты (обычно человек 5–6 с каждой стороны) регулярно собирались на квартирах П. Н. Балашова, В. И. Гурко или А. И. Гучкова. Обсуждались различные аспекты ожидавшейся военной реформы. Причем офицеры находили экспертов по каждому вопросу, обладавших соответствующими техническими знаниями. Во время таких встреч редактировались законы, поступавшие из Военного министерства, разрабатывались возможные думские инициативы, анализировались недостатки курса действующего министра.

Гучков, этот импульсивный, страстный человек, очень много значил для партии, которая рассыпалась на части с момента образования. По крайней мере, можно было говорить о двух октябристских крыльях, правом и левом. В действительности это было многокрылое создание. Личным обаянием и железной волей Гучков умел и примирить, и даже сковать оба эти крыла. Но так получалось не всегда и ненадолго. Октябрист (и видный депутат) А. И. Звегинцев высоко оценивал таланты Гучкова, но отмечал его бесчисленные ошибки. Важнейшая из них заключалась в том, что октябристский лидер уселся в председательское кресло. Таким образом он упустил бразды правления фракцией. Забытая кучером, она понеслась в неизвестном направлении. Кроме того, Гучков окружил себя «ничтожными в политическом отношении людьми». Имелись в виду октябристы Н. И. Антонов, Г. Г. Лерхе, Н. В. Савич. Это оттолкнуло от него многих полезных помощников. Кроме того,

капитальной его ошибкой было сближение с националистами. Что он хотел получить таким шагом вправо, трудно определить, но ясно лишь то, что, отдавая им все, он для себя и для своей партии не добился ничего и окончательно уронил свой престиж в глазах страны.

Гучков был политиком, склонным к эффектным решениям. Звегинцев полагал, что филиппики Гучкова в адрес Г. Е. Распутина (9 марта 1912 года) были ошибочными: удаление же «старца» от двора было предрешено. Получалось, что Гучков выносил на общенациональное обсуждение слухи и сплетни, что не соответствовало его амбициям и статусу. Причем в данном случае он действовал вопреки советам бюро фракции, которое выступало против такого демарша. Гучков не желал считаться с коллегами и, прекрасно зная их мнение, даже не поставил вопрос на голосование. На следующий день после выступления он писал брату Ф. И. Гучкову:

Вчера я сказал в Государственной думе, чем болел все это время. Не судья я тому, как это вышло… Впечатление есть. Каков будет результат? Я ведь имел в виду одного только слушателя. Внемлет ли он? В левых кругах бешенство: я отнимаю почву из-под их ног. В правых – частью сочувствие, частью смущение.

«К чему это предполагалось и какую имело цель и к чему привело? К уходу той последней небольшой доли влияния, которую еще имел Александр Иванович вверху», – делал вывод А. И. Звегинцев. В итоге А. А. Поливанов, ключевая фигура Военного министерства, пользовавшийся поддержкой Гучкова, вынужден был уйти с поста помощника военного министра, а сам министр В. А. Сухомлинов, столь нелюбимый октябристами, назло всем остался в своем кресле.

Клюжев, беседовавший с Звегинцевым, сетовал на влияние Г. Г. Лерхе во фракции. Звегинцев с такой точкой зрения не соглашался:

Ну, Александр Иванович [Гучков] – не такой человек, чтобы на него могли влиять Лерхе и его товарищи, но тем не менее преобладание их вредно уже одним тем, что отдаляло от него других людей, которые могли бы быть ему и партии действительно полезны.