Союз хищников

При каждой вспышке фотоаппарата ручейки крови мерцали серебряными жилами.

Алексис сразу же обратил внимание на кровать, стоящую в центре комнаты.

Кровь настолько пропитала верхний тонкий матрас, что местами образовались лужи, из которых проступали контуры какого-то уродливого существа.

Существо по форме и по наличию четырех конечностей смутно напоминало человека.

Женщину.

Меж раскинутых ног зияла промежность. Из влагалища вытекала какая-то вязкая светло-розовая слизь.

«Сперма и кровь», – понял Алексис.

И того и другого было много. Он долго кончал, она долго истекала кровью.

Кожа Изабель казалась смуглой, словно выдубленной, от засохших коричневатых жидкостей, которыми истекало ее тело. Кровь окрасила ее от таза до кончиков ног, превратив девушку в краснокожего индейца, – то, что было внутри, покрывало ее снаружи. Живот и ноги были изранены, бедра и руки – в синяках и кровоподтеках.

Грудь посинела от многочисленных попыток реанимации почти до черноты.

Но все в этой комнате знали, что реанимировали девушку совсем не спасатели.

Это убийца неистовствовал. Он душил ее, а затем, когда жизнь ее покидала, раз за разом делал искусственное дыхание рот в рот и массаж сердца, пока она не приходила в себя.

Чтобы он мог снова насиловать и истязать.

И потом душить.

До смерти.

До жизни. Или, скорее, до адских мук.

Фиолетовый лифчик, обмотанный вокруг горла девочки, красноречиво свидетельствовал об испытанных ею страданиях.

Ее русые волосы на две трети окрасились кровью в каштановый цвет.

Синяки широко разлились по лицу, делая ее неузнаваемой, непохожей на собственные фотографии, которые висели на первом этаже.

Губы были синими, почти черными. Кончик языка выступал сквозь желтоватую слизь засохшей слюны. Из глазниц выпирали две перламутровые жемчужины с алыми прожилками, в центре каждой – бледная яшма. Издали с такими выпученными глазами девушка казалась карикатурой, персонажем мультфильма. Горло сдавливали так сильно, что глаза почти вылезли из орбит. На большей части склеры лопнули сосуды, помутив ее и без того обезображенный взгляд.

– Близко я не подходил, но уже насчитал двадцать два удара ножом в живот и бедра, – сказал Бен вместо приветствия.

Эксперт-криминалист поднял камеру, и яркая вспышка запечатлела потолок.

Сотни мелких красных капель образовали на нем жуткую галактику.

Алексис сразу вспомнил, что путешествие в пространстве – это путешествие во времени. Здесь было то же самое. Любой эксперт, присмотревшись повнимательней к этим созвездиям, смог бы восстановить в обратном порядке хронологию случившегося. Расположение следов, их размер, направление хвостов капель – все это дало бы ценную информацию о том, откуда и с какой скоростью летели брызги. Как в детских играх, где нужно соединять точки для получения рисунка, тут тоже постепенно можно было бы восстановить точную картину атак убийцы.

Затем в свете вспышки сверкнули стразовые бусины лежащего на столе девичьего дневника.

– Это ее дневник? – спросил Алексис.

– Похоже на то, – ответил Бен.

Дневник был по-прежнему заперт на металлическую защелку. Убийцу он не заинтересовал, хотя лежал на самом виду, и вряд ли крошечная застежка могла помешать его открыть. Дневник хранил все чувства, мысли, страхи и желания девушки, возможно, ее эротические мечты. Но убийца к нему даже не прикоснулся. То, о чем она думала, кем ощущала себя в глубине души, какой надеялась вырасти, не имело для него никакого значения. Она была лишь пустой оболочкой. Инструментом для получения удовольствия. Для разрядки его влечений.

Он настолько не дорожил своей новой игрушкой, что разбил ее вдребезги, даже не прочитав инструкцию.

Алексис понял, что выбрал не то слово.

Убийца не играл ею. Он хотел причинить боль.

Уничтожить.

У этого мальчика было трудное детство, он так и не научился играть в игрушки. И радовался, только когда их ломал.

Микелис прав: все содержимое головы убийцы было прямо перед глазами.

Эксперт-криминалист повернулся к новоприбывшим и махнул им рукой, выглядывавшей из синего комбинезона.

– Тут еще вот что, – сказал он, указывая пальцем в перчатке на участок стены возле входа, который Алексис мог увидеть, только оказавшись внутри комнаты. – Можете подойти ближе, мы все осмотрели.

Молодой жандарм шагнул вперед и увидел овальное зеркало, а под ним – комод с вывернутыми ящиками. Оттуда в беспорядке свисало нижнее белье, как будто его выпотрошили.

На трусиках и разноцветных лифчиках местами виднелась белесая жидкость.

– Сперма? – спросила Людивина.

– Даю руку на отсечение, – ответил эксперт-криминалист. – Мы взяли образцы ДНК.

Алексис поднял голову.

И увидел в зеркале себя. Привычная трехдневная щетина, карие глаза, осунувшееся лицо со следами вечного недосыпа.

Над его отражением кровью были написаны слова: ЛИЦО НАСИЛИЯ.

Этим лицом был Алексис Тиме.

От сиреневых кругов под глазами лицо казалось недобрым, ожесточенным. Его озлобили увиденные кошмары. В этом взгляде как будто вот-вот вспыхнет смерть и вырвется в мир.

Фантому удалась его шутка. Издевка. Провокация. Высмеять полицейских и остаться безнаказанным.