Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

Кому-то могло показаться, что события 9 января — случайный эксцесс. Жизнь возвращалась в привычную колею. «По Невскому изредка патрулируют маленькие отряды городовых с околоточными во главе. „Революция“ кончилась…» Но у истории тихий ход. Часто она незаметно совершает свои обороты. Внешнее спокойствие дезориентировало. Между тем в столичных гимназиях собирались средства для рабочих. Учителя беседовали с гимназистами, давая вполне определенную оценку случившемуся. Адвокаты устроили нечто вроде забастовки, решив воздерживаться от ведения гражданских дел.

14 февраля 1905 года начальник Московского охранного отделения В. В. Ратко подал записку о положении революционного дела в России. Характерно, что, говоря о политических партиях, на первое место он поставил Союз освобождения, который заметно радикализировался и стал центром сборки оппозиционного движения. По сведениям Ратко, Союз тесно сотрудничал с Партией социалистов-революционеров и частью Российской социал-демократической рабочей партии. Среди революционно настроенных групп начальник охранного отделения особо выделил земства, дворянские собрания, интеллигенцию, большую часть промышленной буржуазии. Все они, «за весьма малыми исключениями, готовы на борьбу за освободительные реформы». Говоря об учащейся молодежи, он отметил, что она «совершенно бросила науку и исключительно посвятила себя политиканству». Рабочие находились под влиянием интеллигенции и студенчества: тут была уже подготовлена почва. Иначе дело обстояло в крестьянской среде как более инертной и менее распропагандированной. По этой причине «революционные организации намерены повести среди сельского населения усиленную агитацию». Мелкая буржуазия, «черный народ» смущены, дезориентированы, но в целом аполитичны.

В этой записке много интересного, но, пожалуй, важнее то, что в центре внимания высокопоставленного чиновника полиции — общественное, а не массовое движение, Союз освобождения, а не революционные партии. Это перекликается со словами социал-демократа, известного правоведа М. А. Рейснера. По его словам, во Франции конца XVIII века революции делало третье сословие, а в России — первое, земство, а значит, поместное дворянство, наиболее благополучный и вместе с тем наиболее просвещенный слой населения.

«Революция кончилась или нет? И была ли это революция? Мне она очень сомнительна», — рассуждал издатель газеты «Новое время» А. С. Суворин 19 января 1905 года. И сам же отвечал: «Это была не революция, но мог бы быть страшный разгром, благодаря нашему сонному спокойствию». Далеко не сразу современник признал революцию. По крайней мере, было бы преувеличением утверждать, что 10 января подданный Российской империи, даже регулярно читавший газеты, почувствовал себя в неуклонно революционизировавшейся стране. По оценке Б. А. Кистяковского, ситуация была прямо противоположная. 9 января революция оступилась, сделала шаг назад, отдала инициативу в руки правительства. И так продолжалось вплоть до Цусимы (то есть до мая 1905 года), которая неожиданным образом придала новое дыхание революционному движению. Эта ретроспективная оценка политического процесса 1905 года была важна Кистяковскому в связи с московскими декабрьскими событиями 1905 года. По его мнению, «революционисты» в очередной раз совершили ошибку и вновь были разгромлены. Россию неминуемо ждал триумф реакции.