Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

Политика на Кавказе будет направлена всецело на умиротворение края путем неотложного введения самоуправления, суда присяжных и проч., и ряда аграрных и других реформ в области местной жизни. Политика Голицына будет отменена совсем. Все национальности для графа равны и одинаково дороги, и пробудившееся в них самосознание и национальное чувство граф считает вполне нормальным и симпатичным явлением. Он желает быть строгим к администрации и мягким к народу. Все реформы, которые будут даны России, немедленно будут распространены на Кавказ и учреждение наместничества ни на йоту не затормозит развитие края.

В апреле 1905 года будущий министр народного просвещения, а пока попечитель Варшавского учебного округа А. Н. Шварц жаловался С. И. Соболевскому на малодушие столичных властей:

Всякое решительное твердое мероприятие для водворения порядка осуждается; всякому праздному — болтуну предоставляется полная свобода противодействовать порядку. Даже гимназистов боятся! И Министерство [народного просвещения] более всех!

Высшее чиновничество в значительной своей части было настроено весьма оппозиционно. В июле 1905 года было сформировано совещание, которому предстояло обсудить проект реформы государственного устройства, вышедший из недр МВД. Видный чиновник Министерства иностранных дел А. А. Гирс был крайне недоволен его составом. Помимо В. О. Ключевского, О. Б. Рихтера, Н. С. Таганцева, которые не вызывали вопросов, там было немало фамилий, принадлежавших к «черносотенному лагерю». Речь шла о А. А. Бобринском, А. П. Игнатьеве, А. А. Нарышкине, А. С. Стишинском, А. А. Ширинском-Шихматове. Такой состав совещания вызывал раздражение в бюрократической среде. По словам помощника государственного секретаря Ю. А. Икскуля фон Гильденбандта, оглашать эти имена было просто совестно. И деятельность совещания вызывала немалые нарекания. Главноуправляющий канцелярией Его Императорского Величества по принятию прошений А. А. Будберг сообщал Гирсу об обструкциях, которые устраивали некоторые министры при поддержке своих «черносотенных» друзей. Тем не менее колея общественных настроений предопределила эволюцию политической системы. В итоге совещанием было решено, что министерские проекты, не получившие одобрения Думы, не должны рассматриваться императором. Сложно было утаить очевидное: фактически это было ограничение царской власти, которое поддержали сановные «черносотенцы».

Схожие настроения среди высшей бюрократии с очевидностью проявились и после Манифеста 17 октября. По воспоминаниям В. И. Гурко, товарищ министра внутренних дел Д. Ф. Трепов был в восторге от этого решения императора и заявил начальнику Петербургского охранного отделения А. В. Герасимову: «Вся страна будет завтра праздновать великий патриотический национальный праздник нарождения новой, свободной России». Столичный же градоначальник В. А. Дедюлин

собирает у себя вечером 17 октября высших чинов полиции, читает им манифест, целует его и приступает затем к обсуждению не столько способов охранения спокойствия в городе, сколько порядка оглашения манифеста, причем даже высказывается мысль об объявлении его посредством особых герольдов.

Некоторые высокопоставленные чиновники были настроены весьма решительно. В начале ноября в Совете министров государственный контролер Д. А. Философов и министр путей сообщений К. С. Немешаев выступили за введение всеобщего избирательного права. Это положение разделяли отнюдь не все представители либеральной оппозиции. По впечатлению присутствовавшего на том заседании Гурко, лишь благодаря вмешательству Витте министры «умерили» свои требования при обсуждении этого вопроса.