Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

На эту проблему можно посмотреть с сугубо «обывательской» точки зрения. Насколько менялся уклад жизни за 1905 год? Как политические события влияли на быт тех, кто не очень ими интересовался? 28 апреля 1905 года князь А. Г. Щербатов писал о происходившем в Московской губернии: «Здесь все спокойно; как будто нет ни войны, ни смуты. Вообще, кажется, все стало затихать, и теперь видно, как все движение было искусственно». Английский журналист М. Бэринг поражался увиденному, даже терялся, когда его просили объяснить, что происходит в России. По его наблюдениям, у каждого был свой опыт переживания 1905 года, чаще всего мало отличавшийся от дореволюционного. Проще говоря, далеко не все подданные императора осознали, что за 1905 год условия существования драматически изменились. Да и сам Бэринг признавался, что в повседневной жизни Петербурга декабря 1905 года он не увидел признаков свершавшейся революции. Князь М. В. Голицын впоследствии вспоминал, что в октябре 1905 года в «епифанском затишье» революция не давала о себе знать. Не было выступлений черносотенцев, не было митингов социалистов. Земцы были заняты работой — помощью крестьянству, пострадавшему от неурожаев. Эти бытовые наблюдения и ощущения имеют свое «математическое» выражение. Речь идет о биржевом курсе, который в значительной мере определятся господствующими в обществе эмоциями, ожиданиями, страхами. Биржевая хроника не заметила Кровавого воскресенья, событий весны 1905 года. Всероссийская октябрьская политическая стачка способствовала лишь кратковременному и незначительному снижению курса акций металлургических предприятий. «Турбулентным» оказался ноябрь. Именно тогда акции большинства предприятий резко упали в цене. Декабрьское вооруженное восстание в Москве биржа тоже не заметила. Подавление его вызвало существенный рост стоимости акций. Таким образом, в течение большей части 1905 года курс акций был сравнительно стабильным. В августе — октябре имел место заметный подъем котировок. С конца октября начался «обвал», который был отчасти отыгран в декабре. Иными словами, биржа очень слабо, с запозданием реагировала на политическую конъюнктуру.

Значит ли это, что в 1905 году революции не было? Конечно, нет. По крайней мере, впоследствии большинство вышеупомянутых публицистов, политических и государственных деятелей говорили именно о русской революции. Однако тогда «диагностировать» ее было трудно. Историк обычно исследует участие тех или иных сил в известном ему процессе. Намного сложнее изучать «неучастие». Участников мало, неучаствующих — всегда большинство. Чаще всего они не замечают историю, которая разворачивается помимо их воли. Она творится на очень ограниченном пространстве в океане безразличия и спокойствия.

Кроме того, Первая революция не соответствовала революционному «канону», который восходил ко временам падения Бастилии и «ночи чудес» 4 августа 1789 года. Прежде всего, проблема заключается в том, что не была соблюдена ожидаемая структура революционного события. Центром революции обычно становится институт, хотя бы отчасти обладающий признаками легитимности. Таковым, например, были Генеральные штаты во Франции 1789 года. В России этого не было. Ни Союз союзов, ни Петербургский совет рабочих депутатов с этой задачей явно не справились. В сущности, главный акт Первой революции — Манифест 17 октября — был подписан императором. Конечно, из этого не следует, что историческая власть стала на время революционной. Следует другое: в 1905 году власть окончательно утратила точку опоры, потеряла веру в себя, в собственные возможности и оказалась чрезвычайно восприимчивой к внешнему давлению. В итоге ей выпала странная роль придать легитимность свершавшейся институциональной перестройке.

По этой причине весьма характерна стремительная деградация властной вертикали, происходившая на протяжении 1905 года. Она проявлялась по-разному, иногда в мелочах, деталях, отдельных решениях администрации. Например, весной 1905 года князь Н. В. Шаховской, начальник Главного управления по делам печати, признался своему родственнику М. В. Голицыну, что сделал прежде немыслимое, а именно: дал разрешение на публикацию практически полного собрания сочинений А. И. Герцена.

Региональные власти были готовы на значительные уступки местной общественности. 19 марта 1905 года граф И. И. Воронцов-Дашков, недавно назначенный наместником на Кавказе, беседовал с другом В. А. Старосельским, будущим кутаисским губернатором, спустя некоторое время членом фракции большевиков РСДРП. Воронцов-Дашков обрисовал программу своих ближайших действий: