Союз Верных — Остгренц (СИ)

Это действо вызвало живой интерес уголовников, немало развеселившихся от такого способа раздачи земли. Хохот, доносившийся из их рядов, заглушал голоса надзирателей, которых нисколько не озаботило наглое поведение заключённых. В другое время, за разговоры в строю можно было схлопотать сутки карцера, но сегодня лояльность охраны просто поражала.

Тем временем почти все мешочки обрели своих хозяев, и в строю остались только мы с Клаусом и ещё трое повстанцев. Насколько я знал, у них не было земельных владений. Арман посмотрел на оставшиеся на подводе мешочки и спросил у старшего надзирателя:

— А эти для кого?

— Они предназначались для бунтовщиков, которые умерли от ран при перевозке. Прикажете отослать землю обратно?

— Таких указаний не было, — сказал барон. Он подошёл к подводе, пересчитал мешочки, потом повернулся в нашу сторону и крикнул: — Эй, нищета безземельная! Сюда все!

Когда мы подошли, он издал короткий смешок, сообщив:

— Хватайте оставшееся. Я сегодня добрый. Раздаю землю без всяких вассальных обязательств и присяги на верность.

На этот раз засмеялись все присутствовавшие надзиратели. Мы взяли по мешочку каждый, а Клаусу, который подошёл последним, досталось даже два.

Мне было очень трудно скрыть ликование. Я встретился с глазами с Маркусом и увидел, что он корчит гримасы, пытаясь придать своему лицу скорбное выражение. Получалось у него плохо. Нет-нет, да и проскальзывала довольная улыбка.

— И что с этим делать?, — шепнул мне Клаус, взвешивая на ладонях два туго набитых мешочка.

— Весь этот груз надо будет потихоньку пронести в карцер, — ответил я. — Кто у нас завтра получает наказание, не помнишь?

— Не помню. Я там позавчера был.

— Когда вновь настанет твоя очередь, не забудь захватить с собой мешочки.

На следующий день, провинившийся повстанец, отправился в карцер, держа в руках мешочек с землёй. Охрана, на всякий случай, заставила его развязать тесёмку и предъявить содержимое. В карцер запрещалось брать посторонние предметы, включая еду. Увидев только землю, надзиратели успокоились и разрешили взять её с собой. Нужно ли говорить, что обратно повстанец вышел с пустым мешочком. И так повторялось ежедневно.

Мне приходилось подавлять в себе желание ежедневно проверять степень концентрации исходных элементов самособирающегося робота. Казалось, что горной породы в тоннеле уже достаточно, стоит высыпать туда всего один мешочек, и мечта о побеге будет осуществлена. Кончилось это тем, что я не выдержал и сказал Маркусу:

— Думаю, можно уже пробовать ломать пол карцера.

— Ты уверен?

— Мы туда почти всё высыпали.

— Давай сделаем так, — предложил лидер повстанцев. — Через шесть дней я постараюсь сделать так, чтобы попасть в карцер. За эти дни в дыру отправится содержимое пяти мешочков. Когда я сяду в карцер, ты, как обычно придёшь меня лечить. Вот тогда и попробуем.

— Почему именно через шесть дней? По моим прикидкам, осталось не меньше десяти мешочков. Они, конечно, не сыграют никакой роли… Но, почему через шесть?

— Я получил известие от наших друзей. Через шесть дней ожидается большое событие — бракосочетание герцога Герберта. Для заключённых послаблений не предвидится, а вот тюремщики, наверняка будут праздновать. Внешний периметр без охраны не останется, на это надеяться не стоит. Внутри тюрьмы, скорее всего надзирателей останется меньше, чем обычно. Мы позаботимся, чтобы у них была возможность произнести тост за здоровье герцога и его благочестивой супруги. Тогда и настанет время действовать.

* * *

После разговора с Маркусом я процарапал на стенке своей камеры шесть коротких вертикальных линий, и на следующий день зачеркнул первую из них. Всего лишь пять дней отделяло меня от и моих друзей-повстанцев от освобождения. В том, что план их лидера по нейтрализации охраны сработает, я не сомневался. Горной породы, из которой должен появиться самособирающийся робот, по самым приблизительным расчётам, было вполне достаточно. У меня даже стали возникать идеи по дальнейшему использованию голема:

"Стоит показать его надзирателям, и они от ужаса разбегутся по всей округе. Жаль, что я плохо представляю себе принципы управления таким роботом, иначе можно было бы направить его на ворота тюрьмы и попросту выломать их. Тогда вонючие тоннели никому не понадобятся".

Каждое утро я старательно отмечал на стене дни, оставшиеся до дня свадьбы герцога, и даже молился Богам, чтобы он, чего доброго, не передумал жениться. Тебя, мой преемник, наверное, рассмешат эти строки. Я и сам улыбаюсь, когда сейчас пишу их, но тогда мне было совсем не до смеха.

Вечером того дня, когда не зачёркнутыми оставались две линии из шести, в дверь моей камеры постучали. Дело было уже после заката солнца, когда свободное перемещение заключённых по территории тюрьмы запрещалось. Недоумевая по поводу позднего визитёра, я отворил дверь и увидел на пороге Генри. Ни слова не говоря, он проскочил внутрь, метнулся в самый тёмный угол камеры, где устроился прямо на полу. При одном лишь взгляде на его лицо, можно было догадаться о каких-то крупных неприятностях.