Союз Верных — Остгренц (СИ)

Первые признаки лихорадки обнаружились той же ночью, а к утру состояние заболевших значительно ухудшилось. Я пытался приготовить снадобье, облегчающее течение болезни, но так в этом и не преуспел. Было очень неприятно осознавать свою некомпетентность в вопросах лечения подобного недуга. Два дня больные пробыли в полубессознательном состоянии, после чего скончались. Хорошо хоть у остальных выживших серьёзных последствий для здоровья не возникло.

— Славные вы ребята, каменщики, — сказал нам на прощанье Ксейвр, принявший решение вернуться в Энгельбрук. — Не думал, что у вашего Цеха так хорошо налажена военная подготовка. Мечами машете, как заправские вояки. А наши недотёпы даже для городской милиции не годятся. Чем я могу вас отблагодарить?

— Вы тоже неплохо сражались, — ответил Маркус. — А благодарностью станет ваше молчание о том, что произошло на дороге. Остальные мастера Цеха ничего не знают о нашей поездке, и будет лучше, если они останутся в неведении.

— Как скажете, — ответил каменотёс. — Хотя, про таких героев, как вы, нужно слагать песни.

* * *

Местом общего сбора бывших заключённых был выбран заброшенный постоялый двор в половине дня пути от Остгренца. Когда-то здесь останавливались купцы, и действовала своего рода биржа, где устраивались оптовые торги. Не каждый провинциальный торговец имел возможность продавать свои товары в городе. Для этого требовалось заплатить пошлину, арендовать склады, не говоря уж о взятках и прочих расходах. Гораздо проще было сдать весь свой товар оптом городскому перекупщику и получить за это сразу неплохие деньги.

Теперь редкие торговые караваны обходили это место стороной, а жители находившейся неподалёку деревни никакого интереса к полуразрушенным зданиям не имели. Привыкшие к суровой походной жизни повстанцы за комфортом не гнались и под прикрытием длинного ряда складских помещений обустроили палаточный городок. Наша группа добралась туда в числе последних.

Позже появились лишь несколько повстанцев, которых отправляли проследить за обстановкой в районе Замка-на-Острове. Маркус всерьёз опасался, что войска с внешнего кольца охраны могут быть немедленно посланы в погоню. При таком раскладе наши шансы быстро и без потерь покинуть Западные земли резко сокращались.

— Суета и неразбериха — вот что творилось в тюрьме наутро, — рассказывал один из лазутчиков. — Уголовники каким-то образом разнюхали, через какую нору мы оттуда улизнули, и, расталкивая друг друга, полезли в тоннель. Когда в тюрьму прибыла утренняя смена надзирателей, они увидели, как в открытые двери карцера заходят последние заключённые. Тюремщики мигом смекнули, что их ждёт за проявленную халатность. Половина из них сразу же скрылась в неизвестном направлении. Остальные для виду устроили охоту за беглецами, но очень быстро вернулись. Они, похоже, опасались засады и не рискнули пройти через подземный тоннель.

— Что в это время делал всеми нами любимый барон Арман?, — поинтересовался Хейлгар.

— Опустошил все свои запасы спиртного, — ответил лазутчик, — а на следующий день залез с пустой бутылкой в руках на балкон башни, откуда раньше наблюдал за нашими построениями. Ругался, говорят, так, что птицы в округе замолкли. Махал бутылкой и грозил небесам кулаком. Закончилось для него всё плохо. Свалился с балкона вниз и расшибся насмерть.

— Весть о кончине этого достойного дворянина должна меня опечалить, — сделав притворно-скорбное лицо, произнёс один из повстанцев, но потом добавил под дружный хохот собравшихся: — но почему-то не смогла!

— Теперь ясно, почему войска не получили указаний начать преследование, — сказал Маркус. — Отдавать приказ было некому. Странно, что старший надзиратель не занялся этим вопросом.

— Олберик не мог командовать по той же причине.

— Он тоже свалился с балкона?

— Нет. Вы же все знаете, что служил он не столько за деньги, сколько из-за любви к ремеслу тюремщика. У него это чувство в крови, и оно же его погубило. Наш побег старший надзиратель воспринял, как собственное поражение. Долго стоял посреди внутреннего двора, а потом вогнал себе в грудь кинжал по самую рукоять.

— Подумать только, — удивился Хейлгар. — У тюремщика, оказывается, были правильные представления о чести. Я считаю, что он достойно окончил свою жизнь. Смыл позор кровью.

Пока повстанцы делились впечатлениями от услышанного, Маркус отозвал меня в сторону:

— Берхард, я хочу, чтобы завтра ты совершил торжественный молебен по поводу освобождения из плена. Сегодня вечером сюда прибывают наши соратники, которым удалось остаться на свободе после разгрома повстанческой армии. Их ведёт сюда граф Ричард — один из лучших наших командиров. Я уже дал команду расчистить площадь и соорудить на ней помост. У нас есть даже каменный алтарь. Здесь неподалёку какие-то негодяи разграбили и осквернили церковь. Мы заберём оттуда алтарь и установим на помосте. Будем молиться под открытым небом, как подобает воинам перед битвой.

— Мне бы одежду соответствующую.

— Не беспокойся. Праздничное одеяние священника привезут завтра утром.

— Я и повседневному был бы рад.