Союз звезды со свастикой. Встречная агрессия (сборник)

В официозной «Истории внешней политики СССР» утверждается, что в момент инициированного Гитлером международного кризиса вокруг Чехословакии, приведшего к Мюнхену, Советский Союз готов был идти до конца, выполняя свои обязательства по договорам о взаимной помощи с Чехословакией и Францией. «Более того, – пишут авторы книги, – он соглашался оказать Чехословакии военную помощь даже без участия Франции при единственном условии, что сама Чехословакия окажет сопротивление агрессору и попросит о советской помощи»87 О чем должны были бы говорить соответствующие советские военные приготовления.

В воспоминаниях Н. С. Хрущева, в то время руководителя Украины, можно прочесть о том, что в западных военных округах велись подготовительные военные меры на случай войны88. По данным Д. А. Волкогонова, в боевую готовность было приведено более семидесяти дивизий89. Существует и ряд других подобных свидетельств.

Но действительно ли сталинское руководство готово было воевать с Германией в защиту Чехословакии даже без поддержки Запада? И почему, как говорилось выше, советские военные приготовления не произвели впечатления на германское посольство в Москве?

Редактируя брошюру «Фальсификаторы истории», Сталин вносил в нее свои коррективы и дополнения. Иногда значительные. Была у него возможность высказаться и по вопросу о готовности Советского Союза оказать военную помощь Чехословакии даже в одностороннем порядке. Тем более что в соответствующем месте брошюры решительно отвергались «лицемерные заявления» правительств Англии и Франции, «будет ли выполнять Советский Союз свои обязательства перед Чехословакией, вытекающие из договора о взаимной помощи». И далее: «Но они говорили заведомую неправду, ибо Советское Правительство публично заявило о готовности выступить за Чехословакию против Германии в соответствии с условиями этого договора, требующими одновременного выступления Франции в защиту Чехословакии. Но Франция отказалась выполнить свой долг»90.

Таким образом, если и были заявления с советской стороны о готовности воевать с Германией, невзирая на отказ держав Запада выступить вместе с СССР, то такие заявления нельзя рассматривать всерьез. Они носили приватный характер («признание» Э. Бенеша в беседе с дочерью Т. Манна в 1939 г., газетная статья К. Готвальда в 1949 г.)91 и потому не могли сказаться на развитии событий вокруг Чехословакии. Еще более показательно, что Сталин, имея такую возможность, не воспользовался столь убедительным доводом в пользу своей предвоенной внешней политики. Но на самом деле такого довода у него не было.

Сталин следовал линии, с предельной ясностью выраженной в «Кратком курсе истории ВКП (б)» – линии вне– и надблоковой. Проводя линию определенного водораздела между агрессивными и неагрессивными странами, намного более глубокую борозду он чертил между Советским Союзом и всеми остальными капиталистическими странами. Оснований полагать, что Сталин действительно был готов к далекоидущему сотрудничеству с ненавистной ему Англией и ее фактической союзницей Францией в дни сентябрьского кризиса 1938 г., совершенно недостаточно.

Разве не показателен тот неоспоримый факт, что в ближайшем сталинском окружении, среди членов Политбюро, не было ни одного сторонника партнерства с западными странами? Тогда как со времени Рапалло (1922 г.) и Берлинского договора о ненападении и нейтралитете (1926 г.) советские руководители, прежде всего Сталин и Молотов, ориентировались на сотрудничество с Германией. Интересы сторон совпадали в неприятии Версальской системы, слома которой они добивались совместными усилиями (каждая рассчитывая воспользоваться этим по-своему).

Теперь доказано, что эта общность интересов простиралась столь далеко, что было налажено, в обход Версальских запретов, тайное военно-техническое сотрудничество между Красной Армией и германским рейхсвером92. Положение изменилось лишь после прихода к власти Гитлера, объявившего поход против большевизма. Но советские руководители не уставали повторять, что готовы восстановить прежние отношения, как только Германия откажется от антисоветской политики. Видимо, они правильно полагали, что антибольшевизм Гитлера скорее рассчитан на то, чтобы отвлечь внимание Запада от его подлинных намерений. Сталин по-своему выразил это, предложив на званом ужине в честь И. Риббентропа после заключения советско-германского договора о дружбе и границе в сентябре 1939 г. тост за себя как «нового антикоминтерновца Сталина». В интерпретации В. М. Молотова, «издевательски так сказал и незаметно подмигнул мне. Подшутил, чтобы вызвать реакцию Риббентропа. Тот бросился звонить в Берлин, докладывает Гитлеру в восторге. Гитлер ему отвечает: «Мой гениальный министр иностранных дел!» Гитлер никогда не понимал марксистов»93.