Мэйби вскакивает на ноги.
– УБИРАЙСЯ! – кричит она.
– Хорошо! – жеманно отвечает Агнес и открывает люк. – Я в любом случае не хочу здесь находиться.
Лицо Мэйби моментально краснеет.
– УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ!
– ДЕВОЧКИ! – слышим мы снизу папин крик.
Мы одновременно кричим ему в ответ:
– ВСЕ ХОРОШО!
– ВСЕ В ПОРЯДКЕ!
– У НАС ВСЕ НОРМАЛЬНО!
Папа не отвечает. Это хорошо. Агнес сходит вниз по лестнице, Мэйби с грохотом захлопывает за ней люк, падает на кровать и, драматично прикрыв глаза рукой, изображает, как она страдает.
– В голову не лезет, что она здесь устроила, – говорит Мэйби. – Я же говорила тебе, что не надо ничего ей рассказывать. Меня ужасно раздражает ее привычка делать так, чтобы ее слово было последним. Она такая же, как папа.
– М-м-м, – мычу я. – Ага.
Я раздумываю, как поступить. Я нужна Мэйби, чтобы она могла высказать свои чувства по поводу папы и Агнес. Агнес наверняка ждет меня внизу в лаборатории, чтобы пожаловаться на Мэйби и высказать недовольство поведением мамы. Так на чьей же я стороне?
– Мне надо делать домашку, – говорю я и резко встаю.
Мэйби останавливается на полуслове и смотрит на меня. Я не хочу смотреть ей в глаза.
– Мама приедет, – произносит она. – Ты ведь не сомневаешься в этом, да?
Мне больно слышать неуверенность в ее голосе. Если мама не приедет, то Агнес скажет: «Я же вам говорила», а Мэйби ужасно расстроится.
– Я жду ее с нетерпением, – отвечаю я и спускаюсь по лестнице.
26. Среда, утро
Папа не понимает, почему во время завтрака царит полное молчание. Слышно только позвякивание ложечек, хруст хлопьев и папино причмокивание. Как обычно, он читает что‑то на планшете, но периодически на меня посматривает.
– Что-то сегодня очень тихо, – замечает он.
Мэйби смотрит на Агнес испепеляющим взглядом, но та не обращает на нее никакого внимания.
– Да, – соглашаюсь я.
Папа ждет комментариев Мэйби и Агнес, но те упорно молчат. Он пожимает плечами.
– Ты готова? – спрашивает он меня.
Сегодня папа отвозит меня в школу, потому что утром до занятий будет встреча комитета по подготовке и организации весенних танцев. Иззи утром не зайдет. У нее утренняя тренировка, и она едет в школу в спортивной форме. Ее обычная одежда в шкафчике, поэтому она переоденется сразу в школе. Жалко, что сегодня утром я не увижу ее у себя дома, мне нравится идти вместе с ней до остановки автобуса.
Я споласкиваю свою тарелку, ставлю ее в посудомойку, бегу наверх, чтобы переодеть рубашку, и потом жду папу в коридоре.
– Скоро вернусь! – кричит папа в сторону кухни. – Успехов, Мэйби-бейби. Агнес, я заеду за тобой через двадцать минут.
Никто ему не отвечает.
Мы с папой садимся в машину и пристегиваемся.
– Что случилось с Агнес и Мэйби? – спрашивает он.
– Понятия не имею.
– Ясно. – Он меняет тему. – Как там Софи?
– У нее все хорошо.
– Мне нравится Иззи, – продолжает папа. – Здорово, что у тебя становится больше друзей.
По этому поводу у меня нет никаких возражений.
– Да, это хорошо.
Потом мы обсуждаем работу комитета по подготовке и организации весенних танцев (я говорю папе, что Софи попросила меня стать членом этого комитета), самих танцев (я сообщаю, что еще не решила, пойду ли на них), а также с кем именно я могла бы пойти (я сообщаю папе, что скорее в аду все замерзнет, чем я пойду на танцы с каким-нибудь кавалером).
– Ну ладно, – говорит папа, подъехав к школе. – Всего хорошего, заяц.
Комната ученического совета еще закрыта, поэтому я иду наверх и запираю пальто в шкафчик, несколько минут играю на телефоне, а потом опять спускаюсь вниз, чтобы посмотреть, не подошел ли кто. С той стороны, где расположена комната ученического совета, я слышу голоса и вижу, что из приоткрытой двери высовывается голова Каролины. Каролина смотрит в противоположную от меня сторону, и я успеваю подняться на несколько ступенек вверх, прежде чем она поворачивает голову ко мне.
– Ее нет, – слышу я голос Каролины. Она обращается к кому-то внутри комнаты ученического совета. – Но с ней надо поосторожнее. Она может подслушивать.