Сокол Ясный

Младина кое-как встала на ноги и осторожно обошла его, чтобы заглянуть в лицо. Ее пробрала дрожь: настолько чужим, даже чуждым было это лицо. Рослый мужчина лет сорока или чуть больше, смуглый, с черной бородой, густыми черными бровями – она никогда таких не видела и даже усомнилась, а человек ли он вообще. Чертами лица, довольно правильными и резкими, он совершенно не походил на привычных ей жителей округи.

– Откуда ж ты такой взялся? – невольно сказала она вслух.

– Угренский княжич Хвалислав это, – ответил ей тонкий, запыхавшийся, слабый голосок. – Их хвалисов он по матери, вот и уродился такой. Его в детстве Галчонком звали.

Не ожидавшая этого Младина вздрогнула, отшатнулась и огляделась.

– Здесь я, – заискивающе добавил голосок, и Младина осознала, что он исходит из открытого рта лежащего.

Но говорил не он. Лицо мужчины было неподвижно, губы не шевелились, и сам он, похоже, пребывал без чувств. А отвечал ей кто-то, живущий внутри него.

– Т-ты кто? – в испуге выговорила она.

– Слуга твой верный! – даже с умилением отозвался дрожащий голосок.

– Как твое имя и из какого ты мира? – с твердой суровостью, которой требовали эти вопросы, почти безотчетно произнесла Младина.

– Из Нави я. А имени мне нету…

– Ой врешь! – гневно воскликнула Младина. – Так не бывает, чтобы не было имени.

– Так я дух подсадной! – заверещал «верный слуга», будто испуганный, что не угодил хозяйке. – В кого подселен, так меня и зовут. Отдан мне во владение Хвалислав, Вершиславов сын, вот так и меня зовут!

При этих словах двое волков опустили морды, будто в сильном огорчении – серая волчица и ее белый брат.

– А можешь ты выйти из него? – спросила Младина, вспомнив предупреждения вещих вил о том, сколько зла сотворил этот человек по вине подсадного духа.

– Прикажешь – и выйду, – грустно согласился тот.

– Выходи!

Из открытого рта лежащего выкарабкался мелкий серый зверек. Поначалу Младина подумала, что это мышь, но тот подкатился к самым ее ногам, и она, брезгливо подбирая подол, разглядела, что для мыши у того слишком длинное тельце и слишком тонкие высокие лапки. Одет он был гладкой серой чешуей, а на змеиной морде виднелась крепко сидящая нитяная узда. Зверек был чуть жив: шатался, приседал, ковылял еле-еле, припадая на все лапы сразу, и тяжело дышал, вывалив из пасти длинный тонкий серый язык.

– Отпусти ты меня на волю! – взмолился зверек. – Изнемогаю! Нету никаких моих сил! Загоняла ты меня, матушка, совсем заездила! Чуть не дух вон…

– Какой у тебя дух! – со смесью негодования и растерянности воскликнула Младина.

– А уже никакого! Был я сильно-могучий, а теперь любая мышь меня поборет! От меня тебе вреда не будет. Отпусти! – ныл зверек.

Волки дружно помотали головами: не слушай его.

– Много хочешь! – отрезала Младина. – Я тебя знаю!

– Тогда дай мне другого человека на поживу! – Зверек аж завертелся перед ней на снегу, будто мучимый нетерпением. – Дай, дай! На кого ты меня пошлешь, тем я и завладею и твоей воле подчиню. Понимаешь? Кого хочешь выбирай – и во всем он нашей воле будет подвластен! Ты только подумаешь чего – а он будет считать, будто сам подумал. Ты чего пожелаешь – а он будет думать, что сам того пожелал, и все по твоей воле сделает. Твоими словами будет говорить! Да можно всей землей управлять, если правильных человечков подбирать. Понимаешь, какую силу ты со мною получаешь?

Младина подняла глаза. Волки молча смотрели на нее, не мигая, и под этими парами желтых глаз, острых по-звериному и разумных по-человечески, ей стало неуютно. Она понимала, какое важное решение ей предстоит принять. И не судьбы духа-подсадки оно будет касаться, и не ее собственной судьбы, а даже не всех земель окрест. Но она еще слишком мало знала для принятия такого решения. Хорошо, что она это понимала.

Она перевела взгляд на лежащего Хвалиса и вздрогнула. Там, где только что был мужчина в расцвете сил, вдруг оказался старик. Разом усохшее чуть ли не вдвое, сгорбленное тело, лысая голова с несколькими клоками седых волос, провалившийся черный рот без единого зуба, коричневые морщинистые пальцы, безотчетно царапающие снег… Покинутый духом, который в течение целых двадцати лет давал ему нечеловеческие силы, Хвалис разом постарел лет на сорок и умирал, выжатый насухо, выпитый до дна. Лиловые веки трепетали, но уже не могли подняться. Из горла вырвался слабый хрип. Одежда, слишком большая для съежившегося тела, придавала ему вид дитяти в пеленах – он снова был младенцем на коленях у Марены, родившимся на смерть и готовым к переплавке в горне Огненной реки, к перековке в кузнице Сварога… Помочь ему было нельзя. Да и не нужно.