Соколиная охота

— Допустим, я расскажу тебе кое-что. Но, насколько я знаю, в этом деле замешаны очень большие деньги. Японец, который тебя интересует, — миллионер, и он обсуждал здесь очень крупную сделку, просто огромную. Конечно, они не говорили ни о чем прямым текстом, но по намекам и недомолвкам можно было о многом догадаться! Насколько я понимаю, ты хочешь связаться с ним напрямую, воспользовавшись тем, что остальные участники сделки мертвы?

— А вот это, дорогуша, тебя совершенно не должно волновать! — Теперь уже Алиса утратила свою обычную сдержанность и заговорила слишком громко.

— Отчего же? — ехидно возразила переводчица. — Чужие деньги, особенно такие большие, не могут не волновать. Ты же хочешь со мной договориться, так давай искать компромисс. Кнут ты мне уже показала, теперь, мне кажется, пора показать пряник.

— Что ты хочешь? — настороженно спросила Алиса.

— Глупый вопрос. Чего я могу хотеть? Денег, естественно.

— Денег? — задумчиво переспросила Алиса.

Она вынула из сумочки цветную фотографию, на которой сидели на скамейке возле цветника двое немолодых людей. Положив эту фотографию на стол, Алиса насмешливо посмотрела на свою собеседницу и задумчиво протянула:

— Симпатичные у тебя родители… Им бы жить да жить…

После этого она достала из той же сумочки пузырек без этикетки, капнула из него на фотографию мутноватой жидкостью. Жидкость запузырилась, как будто вскипев, и часть снимка, на которой были изображены лица родителей Даши, растворилась, изъеденная кислотой.

Даша смотрела на фотографию как зачарованная.

Наконец она подняла глаза на Алису и проговорила севшим от волнения плохо узнаваемым голосом:

— Харуми Кураками. Он прилетает через два дня.

Остановится в гостинице «Невский Палас».

* * *

Татьяна отворила калитку и пошла вперед по тропинке.

— Хаттаба успокою, — полуобернувшись, сказала она шедшей следом Надежде Николаевне.

— Кого? — удивленно спросила та.

— А вот кого! — Татьяна потрепала выбежавшего им навстречу с радостным лаем большого лохматого пса, в чьей внешности проглядывали признаки самых разных пород, от овчарки до эрдельтерьера. — Здравствуй, Хаттабушка! Это Надя, она своя, ты ее не трогай.

— На чужих очень лает, — пояснила она, — за это и прозвали Хаттабом. Впрочем, дальше лая дело не идет.

Поднявшись на крыльцо, Татьяна распахнула дверь и крикнула:

— Павлуша, это я! Я не одна, у нас гость!

Миновав чистые сени, Надежда следом за хозяйкой вошла в большую комнату. По стенам стояло несколько стеллажей с книгами, висели фотографии самолетов в деревянных рамках, в каких обычно вешают фотографии родни.

В глубине комнаты стоял большой письменный стол, на нем светился голубой экран монитора. Около стола, полуобернувшись к двери, в большом инвалидном кресле на колесах сидел Павел Грибов.

Увидев его, Надежда Николаевна поняла, что Павел — один из тех людей, встречу с которыми запоминаешь на долгие годы, людей, оставляющих в душе глубокий след.

Выразительные карие глаза на усталом удлиненном лице, глубоко прорезанном морщинами, светились умом и добротой. И еще на его лице отражалось перенесенное страдание, ставшее для Павла испытанием и давшее ему горький опыт и новые силы. Надежда вспомнила услышанную где-то фразу: «Если несчастье не убивает нас, оно делает нас сильнее».

— Это Надежда Николаевна, — представила Татьяна гостью.

Павел улыбнулся, сделавшись сразу моложе, и подъехал к Надежде, протягивая руку.

— Сейчас гости стали у нас редкими — благодаря вот этому ужасному детищу прогресса, — сказал он, показывая на компьютер.

— Почему? — не поняла Надежда.

— Да очень просто: раньше сослуживцы приезжали ко мне, чтобы обсудить ход работы, привозили свои расчеты, чертежи. А теперь — одна секунда, и прошел обмен электронными письмами, отправлены все файлы, и ехать ко мне незачем. А ехать-то — не ближний свет… Танюша, сообрази-ка нам чайку! — повернулся Павел к жене. — Я знаю, там у тебя были свежие ромовые бабы…

Надежда перехватила ласковый взгляд, каким обменялись Грибовы, и почувствовала атмосферу этой семьи, которая мужественно несет свой крест, еще больше сблизившись после обрушившегося на них несчастья. Татьяна, проходя на кухню, мимоходом погладила мужа по волосам и поправила подушку, подложенную ему под спину. В этом прикосновении было столько заботы, столько любви, что у Надежды защемило сердце.

Татьяна принесла чайник, накрыла на стол в этой же комнате. Свежие ром-бабы, печенье, варенье — угощение было небогатым, но сердечным и дружеским. За чаем Татьяна упомянула о том, что Надежда Николаевна знает о проблемах с самолетом. Павел слегка поморщился — кроме того, что эти проблемы висели над ним денно и нощно дамокловым мечом, .ему, человеку, отработавшему долгие годы в обстановке секретности, было трудно привыкнуть к тому, что совершенно посторонний человек разговаривает с ним о чертежах новейшего самолета. Наконец, встряхнув головой, он сказал:

— А вы знаете, Надя, откуда взялось это название — «Серебряный сокол»?

Надежда помотала головой.

— Танюша, — повернулся Павел к жене, — дай-ка гитару!