Соколиная охота

Татьяна вышла в соседнюю комнату и вернулась со старенькой облупившейся гитарой. Павел любовно обнял инструмент, пробежал пальцами по струнам, видимо, остался недоволен звучанием, подкрутил колки и снова взял несколько аккордов. Откинув голову, он запел, аккомпанируя себе на гитаре:

Чуть седой, как серебряный сокол,

Он стоит, принимая парад.

Сколько стоил ему Севастополь,

Сколько стойл ему Сталинград…

Незнакомая песня тронула сердце Надежды неожиданной и щемящей тоской. Голос Павла оказался на редкость красивым и глубоким. Внезапно он взмыл с трагическим надрывом:

И когда подходили вандалы

К нашей древней столице отцов,

Где нашел он таких генералов

И таких легендарных бойцов?

Над блистательным их воспитаньем

Проводил он и ночи и дни.

Ах, к каким грозовым испытаньям

Подготовлены были они…

— Что это? — спросила Надежда, когда стихли последние аккорды песни и в комнате наступила та теплая душевная тишина, какая бывает только в хорошо натопленном деревенском доме.

— Это Вертинский, — ответил Павел, шлепнув ладонью по деке и отложив гитару. — Он написал эту песню уже здесь, в России, вернувшись из эмиграции.

Не знаю, насколько он был искренен, называя «вождя народов» серебряным соколом, но песня хорошая.

* * *

— Вылитая средняя школа, — сказала Надежда, оглядев трехэтажное серое здание с высоким крыльцом, — я свою Алену точно в такую же водила.

— Так здесь и была школа. — Татьяна сощурилась на весеннее солнце. — А потом детей стало меньше, оставшихся перевели в более населенные районы, где школы поновее, а это здание Посташев арендовал и разместил здесь КБ. Вопрос только в том, как мне тебя туда провести. У меня-то пропуск есть, оформили, чтобы я могла по Пашиным делам сюда проходить.

Во дворе прогуливались, разговаривали и курили десятка два сотрудников института обоего пола, но преимущественно не первой молодости.

Возле серой стены КБ стоял, подставив солнышку стул перевернули, каждую скрепку разогнули, нигде ничего. Сейф открыли — в нем вообще пусто.

Не успели эти уехать, на следующий день появились другие: солидный мужчина, весь в черном, предъявил удостоверение ФСБ, и при нем трое молодых ребят. Ордер не показывали, но его в кабинет Загряжского все равно пустили, побоялись связываться.

Он никого из наших с собой не взял, заперся в кабинете и тоже целый день там шарил. Правда, у него лицо такое непроницаемое, что по нему не поймешь, нашел он там что-нибудь или не нашел, но только я подозреваю, что после милиции там можно было и не беспокоиться.

Так мало этого: уехали «люди в черном», и сразу появилась дама, вся из себя такая элегантная и представительная, и показала документы, что она законная вдова Загряжского.

В этом месте Надежда ткнула Татьяну кулаком в бок — дескать, опоздали!

— А у нас никто и не подозревал, что Загряжский был женат! Он как-то все больше по части секретарш и лаборанток! А тут вдруг — законная жена, и опять-таки требует ключи от кабинета: мол, хочет там забрать какие-то личные вещи покойного, которые дороги ей как память.

Манохин, зав. АХО, спорить с ней не стал, ключи дал — больно уж дамочка настырная, но сам с ней пошел в кабинет на всякий случай: вдруг она в качестве личных вещей и семейных сувениров захочет взять какие-нибудь чертежи или конструкторскую документацию… Но там после двух обысков не то что документации, старых трамвайных билетов было не найти. Тем не менее эта вдова тоже чуть не целый день проторчала в кабинете. Все обнюхивала, осматривала и Манохина пыталась куда-нибудь спровадить — то ей воды принести, то цитрамон у кого-нибудь стрельнуть, то, наоборот, сигареты у нее кончились. Но тот тоже не вчера родился — посылал за всем секретаршу, а сам сидел в кабинете и глаз с вдовушки не спускал.

Надоела, говорит, до чертиков своими капризами, да еще курить хотелось — спасу нет! А в кабинете он ей из принципа курить не разрешил и сам не курил, вот.

Только, Манохин говорил, она тоже ничего не нашла, а к сейфу и не подходила.

После этой безутешной вдовицы еще приезжали из прокуратуры, на этот раз обыск устраивать не стали — видно, им милицейские все уже по поводу кабинета доложили и если что-то нашли, то передали. Эти больше с коллективом, так сказать, общались: с кем покойный Загряжский контактировал, да кто у него бывал, да куда он сам ездил, какого о нем сотрудники были мнения, да были ли у него недоброжелатели…

Самая главная у них была женщина, даже фамилию помню — Громова, суровая такая тетка, как посмотрит — сразу хочется в чем-нибудь срочно признаться, особенно если она очки снимет: взгляд такой рентгеновский…

— Неужели Громова? Работает, значит, еще старушка! — поразилась Надежда. — А лет-то ей.., далеко за пенсию перешагнула.