Соколиная охота

– Едем-с! Всенепременно едем-с! Госпожа Листвицкая, запишите меня первым добровольцем. Слышите? Всенепременно, первым! – заявил Вадим Сергеевич, едва услыхав про вино, и зачем-то вскочил на ноги, словно прямо сейчас предстояло ему отправляться в путь. Он, как видно, принадлежал к той удивительной породе человека, по которому никогда не скажешь, захмелел он или сам по себе таков.

– Конечно-конечно, милый доктор, – хихикнула Ольга Каземировна и даже сделала вид, что хлопает в ладоши. – Ну же, господа, смелей! Составьте нам компанию! Владимир Матвеевич, Софья Афанасьевна! Господин Вебер, уж вам-то грех отказываться! Вы не забыли о данном мне обещании?

– Об обещании, сударыня?

– Ну как же! Вы же сами утверждали, что довольно оказаться в местной чаще, дабы признать резонной установленную князем цену на древесину. Вы даже порывались мне все-все показать!

Пристав ответил ей укоризненной улыбкой.

– Помилуйте, Ольга Каземировна, ведь вы меня теперь совершенно выдали! По всей форме, с потрошками-с!

«С потрошками-с?» – подумал Фальк. – «Полицейский рассуждал о приемлемости цен на древесину? Обещал показать купчихе лес? Но зачем! Откуда ему вообще могут быть известны арсентьевские ресурсы? Должно быть, пристав ездил сегодня с князем и Холоневым за реку. Не потому ли он первым встретил меня в фойе, что за минуту до того прибыл вместе с помещиком к крыльцу и отдалился за дверь, внутрь дома? Надо полагать, единственно из деликатности, дабы не присутствовать при случившейся меж братом и сестрой размолвке».

– Так это был наш маленький секрет? – делано удивилась купеческая вдова и полным грациозности движением прикрыла пальцами рот.

Штаб-ротмистр машинально перевел взгляд на князя. Что он? Не удивляется ли этакой театральщине?

Его сиятельство удивляться совершенно не собирался. Происходящее было явно спланировано и, судя по всему, протекало под полным его контролем.

– Не берите в голову, моя дорогая. Я, конечно, уже дал свой ответ, и, поверьте, не привык идти поперек собственного слова. Однако штабс-капитан прав и вам следует лично увидеть лес, прежде чем вынести окончательный вердикт. Полагаю, после этого мы вновь сможем вернуться к оставленному обсуждению и прийти к взаимовыгодному для обеих сторон консенсусу. Разумеется, если вы согласитесь пересмотреть некоторые позиции своего предложения…

Ольга Каземировна дважды энергично кивнула. Произведенный с детской непосредственностью жест выдавил из Арсентьева невольную улыбку.

– Вижу, на благодатные почвы обронены семена сомнений. Заинтересовались, сударыня моя, призадумались! В самом деле – скатайтесь завтра на пикник, полюбуйтесь пейзажами, обозрите, так сказать, товар. Мысль и впрямь превосходная! Володя, распорядись насчет кареты и остального.

Холонев молча кивнул, заставив себя не долее чем на мгновение оторваться от ужина, и вновь уткнулся в тарелку.

Забавная пьеска! Иван Карлович подпер кулаком подбородок.

«Сие, должно быть, какая-то хитрая купеческая игра! Сперва продавец назначает одну цену, затем предлагает иную. И обе-то у него красные, обе-то себе в ущерб, в разорение. Покупатель упрямится: куплю – не куплю! Ну, чисто салочки! Не удивительно, отчего так затянулись несложные вроде бы переговоры».

– Потрясающе! – неожиданно восхитился Мостовой, протирая платочком свой лысоватый круглый лоб. – Нет, это совершеннейшее divide et impera (лат. «разделяй и властвуй»), господа!

– Что-что? – не понял Константин Вильгельмович, успевший снова принять невозмутимый вид и поместить промеж зубами охолощенный мундштук.

– О, за счастье почту пояснить, господин штабс-капитан, за превеликое счастье-с! – с показной услужливостью пропищал Мостовой. – Маневр несравненной Ольги Каземировны весьма глубок и блестяще коварен! Помните, дражайший Митридат, – обратился он к Арсентьеву с ужасающей фамильярностью, – я рассказывал вам третьего дня о древнеримском сенаторе Павле Теренции Варроне, что любил повторять: «Вбей клин промеж бывшими друзьями, одари их ласкою и властвуй, над которым пожелаешь!».

Все это комичный толстяк, до невозможности напоминающий опереточного персонажа, излагал важно, с видом заправского лектора – хоть сейчас в аудиторию – но, поймав на себе полный холодной ярости взгляд «железной» полячки, несолидно ахнул и поспешил оправдаться.

– Я в хорошем смысле, голубушка моя, в хорошем смысле! Вы, небось, что худое сейчас обо мне подумали-с? Дескать, Мостовой вас осуждает? Что вы! Навовсе нет-с! Да я вами, если угодно знать, положительно восхищен! Ну, какие там римляне? Какие сенаторы? Вы – Клеопатра-с. Клеопатра-с! Крутите, как пожелаете этими своими Цезарями и Марками Антониями…

– Однако же позвольте, государь мой, – вмешался вдруг доктор Нестеров, во-первых, вступаясь за честь дамы, хотя и видно было, что в подобном заступничестве она вовсе не нуждается, а во-вторых, спасая не на шутку разошедшегося Алексея Алексеевича от ее же гнева, – на эту тему я готов с вами поспорить-с!